Просто интересные исторические факты.

[Sanek]

Выкопал труп? Получай заряд дроби в лицо! В Англии и США на рубеже XVIII-XIX вeков шла невидимая миру война на кладбищах. Медицина бурно развивалась, студентов-медиков и молодых врачей было много, и им требовалась практика на реальных телах. Проблема в том, что этих самых тел категорически недоставало, так что бурно расцвёл подпольный «рынок мёртвых». Выкопав труп и сдав его врачам из ближайшего университета, ловкий «воскрешатель» — как называли этих копателей — мог отлично заработать.

******

В 1878 году изобретатель Филипп Кловер запатентовал «гробовую торпеду». Это был, по сути, небольшой дробовик, который крепился к гробу изнутри и соединялся с крышкой проволокой. Как только крышку открывали, грабителям в лицо выстреливался заряд свинцовой дроби.

Другой конструктор из того же штата, Томас Хауэлл, придумал кое-что помощнее. Он разработал мину на основе примерно килограммового заряда пороха, которая крепилась на гроб и детонировала, когда бандиты повреждали идущие от неё провода. Хауэлл написал дивное рекламное объявление, которое обещало сделать фарш из любого «упыря», который покусится на покой «милого ангела», спящего в гробу.

На всякий случай для «упырей» заранее публиковались объявления в газетах — дескать, могилу такого-то почтенного гражданина не следует тревожить, потому что она заминирована. Правда, этот гаджет особо широко не использовался. Чаще просто брали могильные камни покрупнее или просто и без затей — чугунные гробы.

В январе 1881 года в городке Маунт-Вернон всё-таки случился, видимо, единственный в истории случай боевого применения могильной мины — на ней подорвалась банда из троих воскрешателей. Одного, некоего Диппера, убило наповал, другого «упыря» тяжело ранило.

[Влад Бевх]

(с)
Безумный шляпник Бостон Корбетт: кастрировал себя, застрелил убийцу Линкольна и сбежал из психушки
24 ноября 1963-го владелец ночного клуба в Далласе и подельник итальянской мафии Джек Руби в прямом эфире на глазах миллионов американцев всадил пулю в живот Ли Харви Освальда и вписал свое имя в историю. Некоторые благодарили его за избавление от изверга, убившего Джона Кеннеди, другие спорили, что преступник всего лишь подчищал следы за теми, кто на самом деле избавился от президента. Правда так и не вскрылась, но Руби прославился на весь мир. Его предшественника, который по-своему отомстил убийце другого президента почти за 100 лет до этого, вспоминают намного реже, хотя невероятных поворотов его биографии хватит на несколько романов.

Как английский иммигрант потерял семью и обратился к богу, но воспринял все слишком буквально
Томас Корбетт родился в Лондоне в 1832 году и семь лет спустя отправился с родителями в Америку на поиски новых возможностей. Семья ничем не выделялась среди тысяч других европейских иммигрантов. Англичане поселились в городке Трой, штат Нью-Йорк, и там невысокий черноволосый паренек овладел достойным для приезжего ремеслом – шляпным делом. Уже через несколько лет Корбетт разъезжал по всему Восточному побережью и работал на шляпных фабриках в более крупных городах. В те времена популярностью пользовались бобровые шляпы. Мех вымачивали в растворе, содержащем нитрат ртути. Профессионалы называли этот процесс «кэрротинг» — после него материал приобретал морковный оттенок.
Лишь много лет спустя стало известно, что шляпники того времени травили себя, вдыхая ядовитые пары ртути в тесных мастерских. Для описания этого феномена ввели термин «эретизм», но в народе его обозвали болезнью сумасшедшего шляпника. Вредные испарения доводили шляпных мастеров до галлюцинаций, бессонницы, психозов и неврозов, многие из них всю жизнь страдали от тика, получившего название «тряска шляпника». В 1860-х именно статьи об этой патологии вдохновили математика Чарльза Доджсона на создание великого персонажа книг про Алису. Неизвестно, как возможное отравление повлияло конкретно на Корбетта, но впоследствии ремесло часто использовали для объяснения его странного поведения и необычайных приключений, к которым оно привело.

В то время Корбетт еще не догадывался о вредности профессии, зарабатывал на жизнь честным трудом и встретил в Нью-Йорке девушку, на которой вскоре женился. Миссис Корбетт забеременела почти сразу после свадьбы. Томас готовился стать отцом и наслаждался семейной жизнью, но через год судьба подкинула ему потрясение, повлиявшее на психику молодого парня не меньше паров ртути: жена умерла при родах. Внезапно он остался один. Опустошенный Корбетт забросил работу, запил и начал бродяжничать. Он несколько лет скитался по Новой Англии, пока однажды в Бостоне не наткнулся на уличного проповедника. Встреча кардинально изменила жизнь шляпника – речи евангелиста вдохновили его настолько, что теперь он целыми днями слонялся по улицам в поисках других фанатиков и повторял за ними религиозные лозунги.

По легенде Корбетт повторял молитвы настолько громко, что достал даже проповедников, и они убедили его занять свой угол, чтобы не мешать им. Так вдовец присоединился к методистской церкви и обрел новую цель в жизни. В 26 лет Томас зарекся пить, вернулся к работе шляпником и даже сменил имя. Чтобы больше походить на своего нового героя — Иисуса, он отрастил длинные волосы и окладистую бороду. Знакомый баптист крестил его как Бостона – Корбетт назвался в честь города, где достиг духовного перерождения.

Следующий переломный момент на пути становления Безумного шляпника произошел летом 1858-го, когда Бостон занимался любимым делом – орал молитвы на всю улицу, проклинал грешников и зазывал новых прихожан. Мимо него прошли две проститутки, и прежде, чем Корбетт успел к ним обратиться, они сами в шутку спросили у проповедника, не желает ли он воспользоваться их услугами. Тот прогнал блудниц, но к своему ужасу почувствовал возбуждение и помчался домой. Пытаясь придумать себе наказание за греховные мысли, Корбетт обратился к Библии и вспомнил стих из Евангелия от Матфея: «Если правый глаз влечет тебя к греху, вырви его и отбрось прочь, ибо лучше потерять часть тела, чем быть брошенным в геенну».

Недолго думая, Бостон воспринял священный текст как призыв к действию, взял ножницы и отрезал себе гениталии — без малейшей медицинской подготовки! Каким-то образом он протянул с ужасной болью и кровотечением целый вечер: он обратился за помощью Центральный госпиталь Массачусетса лишь после того, как посетил церковь, прочитал все необходимые молитвы, поужинал и прогулялся по городу.

«Я не попрошу прощения у полковника, пока он не извинится перед Господом»
К началу Гражданской войны в 1861-м Бостон вернулся в Нью-Йорк, но не изменил привычному укладу жизни: он все так же работал на шляпной фабрике, а свободное время посвящал проповедям. Когда в середине апреля конфедераты атаковали форт Самтер, Корбетт сомневался, участвовать ли в сражениях или оставаться в стороне от кровопролития. После нескольких ночей молитвы он принял решение пойти добровольцем и ринулся в бой на стороне Соединенных Штатов.

Политическая подоплека войны не смутила шляпника и не отвратила его от религии. Позже он рассказывал знакомым прихожанкам, что перед наступлением кричал: «Да простит Господь ваши души», после чего хладнокровно расстреливал конфедератов. Во многом он стал образцовым солдатом: постоянно тренировался, аккуратно носил форму и избавился от густой растительности на лице. Но уважение к начальству и даже чувство патриотизма по-прежнему не стояли для него выше Бога.

Самым ярким подтверждением этого стал случай, когда во время строевых учений известный своими придирками полковник Дэниэл Баттерфилд отчитывал солдат и произнес несколько богохульных ругательств. Корбетт, к тому моменту еще не участвовавший в боевых действиях, рявкнул в ответ: «Полковник, разве вы не знаете, что нарушаете закон Господа?». Ошалевший командир отправил рядового на гауптвахту, но тот продолжал петь гимны и читать молитвы даже в карцере. Баттерфилд устал от противостояния с фанатиком и предложил ему свободу в обмен на извинения.

«Я оскорбил всего лишь полковника, а полковник оскорбил Господа, – ответил Корбетт. – Я не попрошу прощения у полковника, пока он не извинится перед Господом». Баттерфилда настолько потрясла наглость солдата, что он освободил его и вернул в строй. В другой раз Бостон все-таки попал под трибунал и был приговорен к смерти за неподчинение, но позже его помиловали и выпустили. Был август 1863-го. Упрямый Корбетт не забросил миссию, полученную от самого провидения, и записался в 16-й Нью-Йоркский кавалерийский полк.

Шляпника не сломал даже плен в самом жестоком военном лагере того времени
В июне 1864-го неподалеку от провинциального виргинского Сентервилла отряд, в котором служил Корбетт, взяли в окружение рейнджеры Джона Мосби, генерала конфедератов по прозвищу Серый призрак. Его людей боялись за молниеносные и хорошо организованные налеты, поэтому большинство сослуживцев Бостона сдались без боя. По свидетельствам очевидца, давшего интервью Harper’s Weekly, Корбетт «выпрямился, как подобает мужчине, и разрядил барабан револьвера и 12 раз выстрелил из винтовки, прежде чем его скрутили противники». Из уважения к доблести солдата его не казнили на месте, а отправили в Андерсонвилль, лагерь для пленных янки в Джорджии.
Тюрьма была рассчитана на 10 тысяч заключенных, но на протяжении войны в ней одновременно содержали до 32 тысяч, из которых 13 тысяч так никогда не обрели свободу. Бостон полгода терпел издевательства, унижения, грязь и голод с болезнями, и лишь благодаря фанатичной вере дотянул до освобождения. В ноябре 64-го конфедераты отпустили его в обмен на своих пленных. Шляпник покинул лагерь в относительно неплохом состоянии, хотя с тех пор до конца жизни страдал от цинги, волнообразной лихорадки, ревматизма и кровавого потопа, как в просторечье называли дизентерию.

Корбетт получил звание сержанта, отлежался в госпитале в Аннаполисе и вернулся в армию в апреле 1865-го, хотя война уже почти закончилась. Он по-прежнему служил в 16-м кавалерийском полку, когда актер и сторонник конфедератов Джон Уилкс Бут проник в ложу Линкольна в театре Форда в Вашингтоне и выстрелил президенту в затылок. В тот день давали комедию «Наш американский кузен». Бут прорычал над телом президента сепаратистский лозунг: «Sic semper tyrannis!» («Так всегда приношу смерть тиранам!»), спрыгнул на сцену и скрылся среди перепуганных зрителей. Позже выяснилось, что при побеге Бут сломал ногу, но в суматохе его не успели схватить. После 10 дней безрезультатных поисков по всей стране командующий операцией лейтенант Эдвард Доэрти получил наводку о том, что Бут скрывается в Виргинии. Правительство отрядило на поимку все силы, включая кавалеристов, среди которых оказался и Корбетт.

рибывшие на юг пароходом военные целый день опрашивали жителей и наконец получили зацепку: Бут и его сообщник Дэвид Гэрольд скрывались у фермера Ричарда Гарретта неподалеку от городка Порт-Ройал. Сначала хозяин пытался убедить Доэрти, что преступники прячутся в роще неподалеку, но тот не купился и приставил к голове фермера револьвер. Тогда перепуганный Гарретт дрожащей рукой указал на амбар с табаком. Солдаты окружили небольшой домишко и ждали до ночи. Было примерно 2:00, когда Гэрольд выбросил оружие, вылез из сарая и сдался на милость янки, но Бут продолжал переговоры. Он опасался, что военные застрелят его, как только он выйдет, хотя на самом деле американское правительство дало строгое указание взять убийцу президента живым. В Вашингтоне подозревали, что Бут – всего лишь исполнитель, за которым стоит президент конфедератов Джефферсон Дэвис, и хотели допросить его перед казнью.
Пока Бут заговаривал зубы Доэрти, участвовавший в операции федеральный агент Эвертон Конгер подобрал связку сухого сена, поджег ее и через щель просунул в сарай. Военные решили, что если не получится договориться с актером, они выкурят его с помощью огня. Пламя охватило полуразвалившийся иссохший амбар за считанные минуты. Корбетт отделился от сослуживцев, вскинул винтовку и прицелился. В щель между досками амбара он увидел Бута, который собирался выйти к противникам, и спустил крючок. Актер вывалился на улицу как подкошенный – пуля попала в шею.

«На кой черт ты его подстрелил?», – крикнул кто-то в толпе. Пуля парализовала Бута. Он не мог пошевелиться и умолял добить его, но под утро скончался сам. Когда Корбетт узнал, что ранил беглеца почти в ту же часть, куда сам Бут выстрелил Линкольну, он воспринял это как знак выше. «Какой удивительный Бог нам достался, – пробормотал Бостон. – Бог отомстил за Авраама Линкольна». С тех пор мстителем считали самого кавалериста, хотя на всех последующих разбирательствах он заявлял, что заметил в руке Бута пистолет и всего лишь устранял угрозу: «Я целился ему в тело и не хотел его убивать. Я выстрелил не из страха. У меня сложилось впечатление, что он открыл дверь с намерением пробить себе путь. Я подумал, что он причинит зло моим людям, если я ничего не сделаю. Прямо перед моим выстрелом он наклонился, чтобы что-то подобрать, поэтому пуля попала выше, чем я рассчитывал».

Сержанту грозили военный трибунал и казнь, но его лично помиловал военный министр Эдвин Стэнтон. Он допросил Корбетта и пришел к выводу, что тот действовал адекватно ситуации. Отвечая на вопросы журналистов, Стэнтон произнес фразу, ставшую легендарной: «Мятежник мертв, патриот жив. Он избавил страну от расходов, продлил волнения и труды. Освободите патриота». Министр имел в виду освобождение не только из-под следствия, но и от служебных обязанностей. Политик так и не простил солдата, который добрался до Бута раньше него. Так закончилась яркая и беспокойная служба Бостона. Он получил чуть больше полутора тысяч долларов из 50 тысяч, полагавшихся за поимку Бута, забрал лошадь, к которой привязался в полку, и вернулся в Бостон.

Первое время после отставки Корбетта встречали как народного героя. Фотографии убийцы Бута послужили основой для открыток, а сам шляпник вместо работы на фабрике отправился в тур по стране, где снова и снова переживал события той самой ночи. Но карьера публичного лектора не сложилась – Бостон говорил спутанно и скатывался на христианские метафоры так часто, что утомлял аудиторию. К тому же, Гражданская война и смерть Линкольна постепенно остались в прошлом. Страна училась жить заново, и чудаковатый ветеран потерял актуальность. На поведение Корбетта все сильнее влияли проблемы с психикой. Он страдал от паранойи и больше всего боялся, что подельники Бута настигнут его и прикончат.
Из-за этого шляпник окончательно ушел со старой работы и нанялся мирским проповедником в Филадельфии на зарплату 250 долларов в год. К тому времени он потратил последние остатки государственной пенсии – по другим источникам, его ограбили почти сразу после ее получения, и сержант остался ни с чем. Убийство Бута сыграло с ним злую шутку – внимание общественности сменилось равнодушием и презрением. Однажды редакцию газеты Cleveland Leader поступило письмо, подписанное рядовым Далзеллом, который представился другом и сослуживцем Бостона: «В Греции, Риме, Англии и Франции тех, кто мстил за смерть правителя, одаривали подарками и почестями. С Корбеттом поступили не так. Его окрестили лунатиком и высмеяли как религиозного шута. Его ненавидела одна половина американцев и презирала другая, но его единственное преступление заключалось в том, что он лишил надменных офицеров представления, в котором они исполнили бы главные роли».

К середине 1870-х Бостон потерял последние остатки здравомыслия – у него появилась теория, что Бут на самом деле жив и выслеживает его. Тот же аноним, представившийся Далзеллом (не исключено, что это был сам Корбетт), утверждал, что герой войны получает несколько писем с угрозами каждый день. По его словам, одна из телеграмм была подписана именем Бута и гласила: «Немезида следует за тобой». В 1878-м шляпник решил скрыться и навсегда покинул Восточное побережье. Он обосновался в Канзасе и вырыл на заброшенном участке земли нору, которая не тянула даже на землянку, но заменила ему дом.

Когда кто-то из местных оказывался неподалеку от владений Корбетта, он стрелял в воздух. Соседи обходили городского сумасшедшего стороной – они знали, что даже обезумевший Бостон укладывает летящих птиц с одного выстрела и опасались, что тот может сотворить с ними. Однажды он вырыл рядом с домом собственную могилу и попросил знакомого похоронить его, завернув в военный флаг. Лишь по воскресеньям похожий на старика мужчина хоть как-то приводил себя в порядок и отправлялся в церковь. Однажды в конце службы он обратился к священнику: «Господь хочет, чтобы я сказал пару слов», достал по пистолету из каждого сапога, положил оружие по обе стороны от Библии и начал свою проповедь.

В 1886-м его при поддержке организации помощи ветеранам Корбетта из жалости устроили на должность помощника сторожа в Законодательном собрании Канзаса, но затея обернулась провалом: в феврале следующего года Бостона достала лицемерная болтовня политиков, он достал револьвер и наставил на одного из спикеров прямо посреди заседания. Точно неизвестно, что спровоцировало бывшего шляпника, но он слетел с катушек и фактически взял в заложники весь зал. Испуганные сотрудники и посетители попрятались под столами, пока ворвавшиеся полицейские не обезоружили фанатика. Терпение властей закончилось – после разбирательства судья признал Корбетта «безнадежным сумасшедшим» и отправил его в психиатрическую лечебницу Топики.
В психушке Бостон перестал буянить и превратился в образцового пациента. К маю 1888-го 56-летнему ветерану даже разрешали гулять и упражняться на улице с остальными сумасшедшими. В один из таких дней отставший от грубы Корбетт заметил привязанного к воротам лечебницы пони и понял, что это его шанс. Лошадку оставил друг сынишки управляющего, который приехал в гости. Старый вояка притворился, что любуется чем-то в саду и перемахнул через изгородь, приземлившись прямо в седло. Поначалу санитары не обратили внимание на вопли других пациентов, которые постоянно орали в самых безобидных ситуациях. В этот раз паника оказалась оправданной: когда охранники выбежали за территорию лечебницы, Бостон верхом на пони уже превратился в небольшую фигуру на другом конце улицы. По утверждению одного из свидетелей, добравшись до поворота, мужчина развернулся и на прощание махнул соломенной шляпой в сторону клиники.

Через несколько дней в клинику пришло письмо о том, что Корбетт оставил лошадь в 75 милях южнее в городке Неодеша. Удалось выяснить, что ветеран провел там две ночи в гостях у другого бывшего солдата, сидевшего вместе с ним в Андерсонвилле. Он оплатил на последние скопленные деньги билет на поезд и сказал, что направляется в Мексику. С тех пор не осталось ни одного достоверного свидетельства о том, что случилось с Бостоном Корбеттом. Газетам регулярно досаждали зеваки, утверждавшие, что видели легендарного шляпника то на рудниках в Неваде, то в Миннесоте, где он якобы погиб во время пожара в лесу Хинкли в 1894-м. Его даже включили в официальный список жертв, хотя никто так и не опознал тело. В 1900-м торговец лекарствами из Топики заявил, что мужчина по имени Джон Корбетт развозит для него товары по Техасу и Оклахоме, но никогда не берется за работу в Канзасе. Расследование снова зашло в тупик, потому что этот Корбетт оказался намного выше Бостона и не знал деталей убийства Бута.

Так закончились приключения человека, который не искал славы, но из-за религиозной одержимости, буйного нрава или паров ртути стал одним из самых харизматичных отвратительных мужиков США эпохи Гражданской войны. Он воевал, выживал в плену, проповедовал, был национальным героем и городским сумасшедшим, но больше всего прославился благодаря профессии, которая подарила ему идеальное прозвище – Безумный шляпник.

[Влад Бевх]

Представьте, что вы оказались в небольшом портовом городе Римской империи, причем в самом ее сердце — на Аппенинах. Это могут быть как пресловутые Помпеи, так и любой другой городок — все они были примерно одинаковы. Предположим, что вы — моряк, например грек, который оказался в увольнительной на берегу и хочет максимально насыщенно провести свое время. То есть — пожрать, выпить, потрахаться. Все это очень просто и одновременно ужасно сложно — особенно, если не знать языка и полагаться лишь на язык жестов.
Итак, вы оказались на берегу в сопровождении таких же ошалевших от свободы моряков. Времени ужасно мало, надо торопиться! К счастью, у вас в компании есть более опытный товарищ, рыжий и плешивый Серапион, который знает, что делать. «Термополия!», — говорит он с протяжным ионийским акцентом, многозначительно подняв палец. Хорошее слово, родное, греческое. Так римляне называют свой излюбленный фастфуд — место, где можно съесть нечто похожее на пиццу и бургер, запить это вином и тут же снять официантку для быстрого секса. Значит, идем в термополию!

Главная сложность с термополиями в том, чтобы найти приличную по всем критериям: где вкусно кормят, и есть доступные проститутки, и не нарвешься на нож. Обратившись к своей интуиции, Серапион ведет вас на улицу, названную «Этрусской». Звучит многообещающе, ведь этруски славились своим обжорством и сладострастием, и римляне вот так издевательски сохранили память об этом некогда великом народе. Потирающий руки от предвкушения Серапион выбирает там одну термопилию поприличнее — куда уже стоит очередь. Это важно — значит, тут питаются местные, и вы хотя бы поедите по-человечески.

Внутри довольно темно и царит невероятный запах. Хозяева термополий старались выращивать ароматные травы для блюд сами, так что все благоухает приправами. На стенах висят подвешенные на гвоздики колбасы, в чанах подогревается каша. Римляне слывут кашеедами, но мы же проплыли столько дней не для того, чтобы есть пшенку, верно? Серапион показывает на одно блюдо и заказывает его всем, используя язык жестов. Здесь к этому привычны.
Вам приносят panis focacius: лепешки, обмазанные соусом и с накиданным сверху мясом и овощами — своеобразная протопицца. К ней полагается горячее вино со специями. Все вместе — невероятно вкусно и сытно, но долго находиться в термополии не полагается. Пожрал, да еще и стоя — вали наружу. «А где же тут выгулять моего коня, уважаемый?», — спрашиваете вы Серапиона. «А вот!», — показывает он на официанток. Тут так заведено: поел — и можешь за дополнительную монету получить развлечение.

Официантки, мягко говоря, не пышут радостью: усталые и не очень молодые женщины, от которых пахнет кашей и вяленой колбасой. Вы отсчитываете дюжину медных ассов (а не многовато ли?) и направляетесь к официантке, у которой поменьше угрей и оспин на лице, чем у остальных. На языке жестов вы показываете, какое именно «блюдо» вы от нее хотите. Она берет вас за руку и уводит наружу под одобрительные крики других моряков — они тоже кидаются к барышням посимпатичнее, чтобы не остаться с самой уродливой.

Устроившись в темном переулке, вы замечаете, что тут еще как минимум две пары: местные работяги, пришедшие в термополию на обеденный перерыв, деловито и торопливо сношают проституток. Вот так, стоя, в пропахшем чесноком и дохлой кошкой тупике? Внезапно в переулок забегает одна из официанток вашей харчевни: «Aedilis! Aedilis!», — орет она во всю глотку. Проститутки, включая вашу угреватую деву, бросаются наутек с тем же криком. Тьфу, что за пропасть?

Когда вы выходите на основную улицу, она выглядит так, словно переживает нападение пиратов: мужчины с дубинками врываются в термополии, устраивая бучу и вытаскивая оттуда официанток. «Эдилы, Аид их раздери!», — объясняет Серапион, — «Местные надзиралы, следят, чтобы тут работали только зарегистрированные проститутки. А тут таких и половины не наберется. Ну, хоть поели!».

Вас уже начинает бесить его наигранный оптимизм.

[Warisdeath]

Безумный шляпник Бостон Корбетт

Який цікавий персонаж! Оце так точно одне життя на декілька романів.
Дякую за таку цікаву історію!

[Влад Бевх]

"Летом 2009 года в китайской провинции Шэньси было убито более 20 тыс. собак по приказу правительства. Это не первый раз, так 1 ноября 1983 г. специальным декретом в Пекине предписано уничтожить всех домашних животных, поскольку они загрязняют окружающую среду. Еще ранее домашние кошки и собаки объявлялись символом роскоши, бесполезности и уничтожались."

Лучший комментарий
"Чем больше узнаю о китайцах, тем больше убеждаюсь что Нанкинская резня не была преступлением."

[Sanek]

Чем больше узнаю о китайцах, тем больше убеждаюсь что Нанкинская резня не была преступлением.

[Sanek]

Они еще за воробьев не ответили!!!...

[Sanek]

Морис Ришар. Как хоккеист спровоцировал революцию национального масштаба.

Район "Бордо" на окраинах Монреаля не был райским местечком. Если бы Ильф и Петров писали свой роман о нём, то он бы начинался так: "В районе не было ничего, кроме тюрем и портовых доков". Именно здесь, в семье грузчика родился в 1921 году Морис Анри Ришар. Во времена Великой Депрессии семья Анри осталась без работы, из-за чего десять человек (у Мориса было семь братьев и сестер, один из братьев, Анри, впоследствии также стал легендой "Монреаля") жила на государственное пособие. Чтобы прокормить семью, Морис шел на ухищрения: в 14 лет он заявился сразу в две команды, и чтобы не нарушать регламент, в одной из них он назвался "Морис Рошон". До 16 лет Морис не занимался хоккеем профессионально, а всего лишь гонял шайбу на коробках, что не помешало ему попасть в местную команду. Там он зарекомендовал себя с лучшей стороны, и в 1940 году ему предложил контракт фарм-клуб (аффилированная команда из низшей по уровню лиги) "Монреаль Канадиенс", одного из лидирующих клубов НХЛ на тот момент. Однако уже в первой игре за новую команду Морис сломал лодыжку. Как выяснилось позже, это спасло ему карьеру, а вероятно, и жизнь. Во время Второй мировой войны Ришара не призвали в армию из-за травмы. Тем временем, он доигрался до первой команды "Монреаля".

Морис Ришар был относительно низкого для хоккеиста роста, поэтому сначала его не хотели брать тренеры любительских команд, потом тренеры "Монреаля". Но даже обеспечив себе место на льду, он продолжал страдать от собственных антропометрических данных. Более рослые и накаченные игроки постоянно норовили ткнуть и впечатать в борт "коротышку". Однажды игрок "Бостона" в результате силового приема сломал Морису ключицу. Ришар, накатив обезболивающего, вернулся на лёд и отправил человека на больничный с сотрясением. Да, он получил дисквалификацию, зато больше Ришара никто не трогал почём зря. Своим характером он заслужил неисчерпаемое уважение среди избирательных фанатов Монреаля. Будучи просто "парнем с яйцами" можно снискать уважение, но легендой стать довольно трудно. Дело в том, что Ришар ещё и забивал. Очень много. Его рубеж в 50 шайб до сих пор является гроссмейстерским, по которому меряют величие даже действующих звёзд НХЛ. Тогда же он и получил свое прозвище "Ракета", данное ему ветераном клуба Рээм Гэтлиффом. В начале каждой тренировки он кричал: "Трепещите, прибывает ракета". Однажды это услышал репортёр Баз О'Мира и прозвище ушло в народ.

Но Морис Ришар был не просто легендой Монреаля. Он был иконой, трогать которую было строжайшим образом запрещено. Почему же он навсегда вошёл в историю не только клуба, но и города, страны? А вот почему.

В период между войнами и после ВМВ к франкофонному населению Канады относились едва ли лучше, чем к китайцами, которых открыто разворачивали на границе. Правительство Канады считало их людьми второго сорта и всячески дискриминировало франкофонов, пресекая попытки вести преподавание на языке Дюма и Вольтера и запуская жёсткую ассимиляционную программу. Зарплата квебекца была ниже, чем у чернокожего в США. Для Монреаля, население которого составляли в основном франкоговорящие, хоккей становился настоящей отдушиной. Но состав команды составляли english speaking persons. А главный тренер на французские фразы отвечал "Fuck off, I don't speak croissant", ведь он не понимал языка. И тут, в команде из франкофонного города появилась звёзда, не только не стесняющаяся своего происхождения, но и подчеркивающая его - у Мориса не было шансов не стать иконой, символом. Символом борьбы Квебека за свободу, равенство и право говорить на собственном языке. И Ришар боролся за своих соотечественников не только на льду, но и в прессе. К тому же, и сам он страдал от дискриминации - его регулярно лишали заслуженных личных наград. Будучи лучшим игроком лиги, он получил "Харт Трофи" (приз самому ценному игроку лиги) лишь единожды. Несправедливость? Однозначная.

Однажды лига забанила франкофона Берни Джоффреона за неспортивное поведение, а Ришар посчитал, что это очередное притеснение человека-франкофона и разразился гневной тирадой в прессе, направленной против комиссионера НХЛ Кларенса Кэмпбелла: «Неудивительно, что Хоу, Линдсей и Ребел среди самых результативных игроков лиги, хоть я и считаю Хоу и Линдсея отличными игроками. Пусть лучше Кэмпбелл следит за другими происшествиями в лиге, а не создает себе популярность за счет отличного парня Берни Джеффриона только потому, что он французский канадец. Это мое мнение, и я наверняка буду наказан, ну и пусть. Я уйду из хоккея и думаю, что еще несколько игроков «Канадиенс», разделяющих мое мнение, сделают то же!». Ришару часто срывало крышу, он рефлексировал на любую несправедливость – на площадке или вне ее – и получал штрафы, дисквалификации и снова штрафы. Поэтому конфликт с Кэмпбеллом продолжился: «Что сделал Кэмпбелл, когда Жана Беливо дважды умышленно травмировали Билл Мосиенко из «Чикаго» и Джек Эванс из «Рейнджерс»? Все сошло с рук. Он дисквалифицировал Горди Хоу из «Детройта», когда тот почти выбил Доллара Сен-Лорана. Странно, что только Дик Ирвин и я рискуем нашими средствами к существованию, защищая свои права от такого диктатора». После таких высказываний франкофонное население готово было сделать Ришара президентом Канады или независимого Квебека.

Деятельность Ришара подогрела недовольство квебекцев и ситуация накалилась до предела. Разжечь массовые беспорядки могла лишь небольшая искра. Такая искра случилась 13 марта 1955 года, когда "Монреаль" играл в Бостоне с местными "Брюинз". Когда игрок Бостона Хэл Лэйко ударил Ришара клюшкой по лицу, у того пошла кровь, но судья ничего не заметил. Оставалось бороться за справедливость самому: Морис нанес несколько ударов клюшкой по голове обидчика и продолжал проявлять агрессию, пока в дело не вмешалась бостонская полиция. После разбирательств Ришара решили забанить до конца сезона. И эту меру все франкофоны восприняли как личную обиду и стремление заткнуть франкоговорящих граждан, подавить их сопротивление. Через несколько дней недовольство жителей Квебека стало вполне материальным.

19 марта "Монреаль" играл дома с "Детройтом". Кларенс Кэмпбелл изъявил желание посетить этот матч, после чего ему посыпались письма с угрозой расправы, большинство из которых были на французском языке. Люди заготовили на матч гнилые овощи и яйца, применение которым было найдено во втором периоде. Президенту врезал бывший тафгай Эмильен Шано, сидевший рядом с ним. В один момент кто-то швырнул на лёд слезоточивую гранату, после чего зал обезумел. Президент чудом скрылся от шквала сидений, ботинок и других подручный предметов, полетевших в место, где сидел Кэмпбелл. Полиция вязала всех, кто выходил с арены, но это не помогло сдержать народную ярость. К фанатам присоединилась толпа и начались одни из самых масштабных беспорядков в истории Канады. Люди сжигали автомобили и газетные киоски, выбивали окна и зубы англофонов. Больше всего не повезло магазинам с английской вывеской – их полностью уничтожили и разграбили. В городе моментально вспыхнули массовые драки между франкоговорящими демонстрантами и англоговорящими жителями. К утру в больницы попали 37 человек, многие были в крайне тяжелом состоянии, а Монреаль потерял в сражениях сотни тысяч долларов.

Беспорядки прекратились только после обращения Ришара через радио. «Нужно закончить бесчинства. Во время плей-офф больно не играть с ребятами. Однако я хочу сделать то, что нужно жителям Монреаля и игрокам команды. Чтобы не причинить дальнейшего вреда, я хотел бы попросить всех поддержать команду и помочь парням выиграть у «Рейнджерс» и «Детройта». Я приму наказание и вернусь в следующем году, чтобы помочь клубу снова выиграть кубок».

Через 5 лет в Канаде началась "тихая революция", в результате которой франкофоны были уравнены в правах с английским большинством, французский стал основным языком делопроизводства в Квебеке, ассимиляционная программа была свёрнута, а размер социальных выплат увеличился в десятки раз. И именно действия Ришара стали катализатором радикальных изменений, произошедших в стране. Морис Ришар стал знаменательной персоной не только в хоккее, но и в масштабах всей страны.

Под конец жизни Морис пытался тренировать, но в итоге проработал в клубе только три дня, обронив ещё одну знаменательную фразу: " «Я не могу никого научить играть в хоккей. Человек либо умеет это делать, либо нет». В 2000 году Морис умер от рака брюшной полости. Власти Канады приняли решение устроить ему государственные похороны. До этого такой чести удостаивались только премьер-министры и ветераны Второй Мировой. Морис Ришар стал настоящей легендой североамериканского и мирового хоккея. Он выиграл 8 Кубков Стэнли, 5 раз становился лучшим снайпером лиги.

Но кроме того, он стал фундаментальной фигурой для всей Канады, он стал воплощением борьбы франкофонов за свои права, и в итоге он значительно приложил руку к тому, что положение франкоговорящих граждан Канады радикально улучшилось Морис был искренним, правдолюбивым и волевым человеком, за что фанаты Монреаля, все жители города и вообще всей Канады припоминают его добрым словом.

Лучше всего карьеру и жизнь Мориса "Ракеты" Ришара отразит высказывание канадского журналиста Пьера-Люка Дюгуа: «Он был всегда невероятно важен для Канады, а после смерти превратился в культурного великана, который вырабатывает ценнейший национальный продукт – патриотизм»

(с) Михаил Павлов

[Влад Бевх]

Хлысты, скопцы и молокане: чем они отличаются
​Почему крестьяне отказались от православия, что общего у российских сектантов и западноевропейских протестантов и как иудаизм стал религией русского человека

https://arzamas.academy/mag/377-sekti

[Lumen]

Они еще за воробьев не ответили!!!...

Ответили через пару лет. Я подчеркнул в тексте.

Замысел кампании был в уничтожении «четырёх вредителей» — крыс, комаров, мух и воробьёв. Кампания против воробьёв приняла наиболее массовый характер. Пропаганда объясняла, что воробьи поедают урожай зерновых, принося народному хозяйству большой убыток — по подсчётам китайского научно-исследовательского института зоологии, воробьи за год съедали столько зерна, что его бы хватило, чтобы прокормить 35 миллионов человек. План был разработан в 1958 году. Призвал к этому Мао Цзэдун 18 марта 1958 на VIII съезде Коммунистической партии Китая.

Воробей может пробыть в воздухе не более 15 минут. Все крестьяне, а также привлечённые к кампании школьники и горожане должны были кричать, бить в тазы, барабаны и проч., размахивать шестами и тряпками, стоя на крышах домов — чтобы напугать воробьёв и не дать им укрытия. Утомлённые птицы падали на землю замертво, чего и добивались участники действия. Напоказ выставлялись фотографии с горами мёртвых воробьёв высотой в несколько метров.

Один из участников кампании, в то время ещё подросток, вспоминал: Вся школа отправилась убивать воробьёв. Мы делали лестницы, чтобы сбивать их гнёзда, и били в гонги по вечерам, когда они возвращались домой на ночлег. Это было задолго до того, как мы узнали, что воробьи — хорошие птицы. В то время мы знали лишь то, что они едят зерно.

При этом не было зарегистрировано уменьшения численности других трёх «врагов» (мух, комаров и крыс), поскольку сокращение их популяции может быть достигнуто лишь гигиеническими факторами, а не «охотой» на них, даже всенародной.

В ходе развёрнутой в марте—апреле 1958 г. кампании только за три дня в Пекине и Шанхае было уничтожено 900 тыс. птиц, а к первой декаде ноября того же года в Китае, по неполной статистике, было истреблено 1,96 млрд воробьёв. В Пекине и приморских провинциях, где воробьёв уничтожали особенно усердно, попутно истребляли вообще всех мелких птиц.

Через год после кампании урожай действительно стал заметно лучше, и компартия успела отрапортовать о значимых достижениях. При этом расплодились гусеницы и саранча, поедающие побеги, так как в экосистеме исчез важный естественный регулятор, заместить который было некем — прочие мелкие виды птиц такие же всеядные, но менее приспособленные. Ещё через год благодаря прежде накопленной популяции вредителей урожаи резко уменьшились, и в стране наступил голод, в результате которого погибло от 10 до 30 миллионов человек. Так опытным путём было доказано, что агротехническая польза воробьёв существенно выше наносимого вреда.

Результатом кампании стали закупка и завоз в страну живых воробьёв из СССР и Канады. Кампания была свёрнута. В проекте «Указа ЦК ЦКП о гигиенических мероприятиях», принятого ровно через два года, 18 марта 1960 г., Мао Цзэдун написал: «Не надо бить воробьев, как результат мы лишь получили клопов. Лозунг такой: Уничтожать крыс, клопов, мух и комаров».

Уничтожение воробьёв

[Warisdeath]

было уничтожено 900 тыс. птиц, а к первой декаде ноября того же года в Китае, по неполной статистике, было истреблено 1,96 млрд воробьёв

Комуністи - живодери

[Влад Бевх]

Паром MS Riverdance, честно служил в Ирландском и Северном морях с 1977 года. В 2008-м из-за ударов волн часть груза сорвалась, паром начал крениться. Исправить ситуацию не удалось, пассажиров эвакуировали, судно выбросили на отмель. Лежит недалеко от городка Торнтон (между Ланкастером и Ливерпулем),

[Sanek]

«Бабы новых нарожают»: откуда эта фраза и почему её приписывают Жукову

Благодаря СМИ и блогерам самой известной фразой Жукова стала та, которую произнесла уйма народу, но не он сам. «Бабы новых нарожают» — это хлёстко, это злобно, и это говорилось вообще не о войне. Принадлежит ли Жукову эта фраза, говорил ли её в реальности вообще хоть кто-нибудь — откуда растут ноги у этого физиологического афоризма? Давайте разбираться.

«Есть многие на свете, друг Горацио, аспекты у моральной деградации».
© Гамлет, принц Датский, но это не точно.

Сразу скажем, с этим злосчастным изречением получилась целая история, поэтому, если вам хочется сразу узнать все ответы, — отматывайте в конец, там сжато даны выводы.

Буря в стакане. Нулевые годы

В современное русское культурное поле «нарожавшие бабы» в связке с маршалом Жуковым вошли с подачи Михаила Веллера. В 2001 году в «Огоньке» был опубликован его несколько сюрреалистический рассказ «Трибунал». В тексте Жуков возглавляет, соответственно, трибунал, разбирающий дела декабристов, и распекает их за плохую подготовку операции по свержению царя. Там он и произносит легендарную фразу:

«Солдат вам бабы новых нарожают. Россия велика. Положил бы за дело — не жалко. Операция провалена бездарно. Преступно!»

После чего распоряжается повесить Бестужева-Рюмина, к которому эта сентенция и обращена.

Тут важно то, что до публикации Веллера фраза про «нарожают» применимо к Жукову встречается, похоже, целый один раз — в статье Максима Соколова в «Коммерсанте» за ноябрь 1996 года:

«Жуков в этом смысле был не менее гениален, чем Наполеон, ибо проблема сбережения своих солдат была отброшена им в принципе — „война всё спишет“, а равно „бабы новых нарожают“».

Грандиозного резонанса она не имела и так, похоже, и канула в Лету, а вот Веллер метнул фразу в народ как девку в полк.

Именно с нулевых годов высказывание про баб, увязанное с Георгием Константиновичем, пошло гулять по страницам. В течение ближайших лет его повторили в связке с Жуковым несколько писателей, в частности Александр Бушков. А поскольку как раз на эти годы пришёлся бурный рост русскоязычного интернета, фраза там и осталась — как обычно, уже без малейших попыток искать первоисточник — в качестве общеизвестной.

Мы же пока зафиксируем: «бабы новых нарожают», сказанное Георгием Жуковым, — это плод творчества писателя Михаила Веллера.

Винить Веллера в этом, кстати, на наш взгляд, неверно: прозаик не может отвечать за неспособность читателя разделять вымышленного персонажа и историческую личность. Но услышав что-то в духе «эту фразу знали все фронтовики», не стоит забывать: речь о «фронтовике» Веллере 1948 г. р., «фронтовике» Бушкове 1956 г. р. — и полудюжине менее известных подобных фронтовиков.

Веллер, конечно, не «первооткрыватель» фразы. На год раньше вышла книга красноярского писателя Андрея Буровского «Россия, которой не было-2». Обсуждать её качества мы не будем, но там мы видим такой фрагмент:

«Сохранилась история, одна из тех, в подлинности которой трудно быть уверенным. 1703 год, штурм Нарвы. Перед каждым проломом в стене — груды трупов — гвардейцев Петра. Многих Пётр знал лично, со многими был дружен. И Пётр заплакал, глядя на эти ещё тёплые груды мертвецов. Борис Петрович Шереметев подошёл сзади, положил руку на плечо царя. Пятидесятилетний приласкал тридцатилетнего. „Не плачь, государь! Что ты! Бабы новых нарожают!“ Комментариев не будет».

Мы же от комментариев не удержимся. Чёрт с ним, что штурм Нарвы случился в 1704 году. Главное другое. Тут речь идёт не о Жукове, и Буровский всё-таки считает нужным сделать оговорку о том, что «в подлинности трудно быть уверенным». Приводить источник он не стал, и мы сейчас попробуем найти его сами, а пока ответим на естественный вопрос.

Мог ли Веллер вычитать афоризм у Буровского? Вполне, и даже весьма вероятно.

Книга Буровского вышла чуть раньше, и как раз по свежим впечатлениям Веллер вполне мог включить её в свой рассказ. Друг о друге эти двое авторов точно знают, у них есть как минимум одна совместная книга, и такое заимствование выглядит вполне естественным. Ну а в качестве рупора Веллер был идеален — автор очень популярный, тиражи у «Огонька» неплохие, да и рассказ потом несколько раз переиздавался. Тем более с Бушковым (тоже писатель весьма известный) и командой литераторов помельче в роли усилителей.

Но и Буровский пересказал байку, а не придумал её сам — о чём он, кстати, честно пишет. Тут мы походя должны снять обвинения с фильма «Пётр Первый» 30-х годов, где эту фразу, как иногда пишут, будто бы произносит как раз Шереметев. Шереметев такую фразу в фильме не говорит. Но схожая по смыслу реплика ему достаётся: «Бог милостив. Народу хватит». Так что немудрено сказать, откуда эта история пришла к Буровскому: кто-то (может, и он сам) смотрел «Петра» давно, уже забыл конкретные фразы и совместил с образом киношного Шереметева (а сыгран он, без вопросов, блестяще, и сама сцена легко запоминается) близкую по смыслу расхожую фразу.

Так, стоп, а чего это она расхожая? И кстати, вопрос от исторического инспектора Лестрейда — откуда она проникла в словарный запас Максима Соколова? Ведь он написал свою колонку в 96-м, до всякого Веллера. Сейчас посмотрим, откуда ноги растут.

Советские бабы, эмигрантские бабы

Обратясь к советской литературе, мы только руками разведём: оказывается, на её страницах «бабы рожают» не то чтобы каждый день, но весьма регулярно.

У братьев Вайнеров в повести «Карский рейд», 1983 год:

— Соберёте, соберёте, — успокоил его Чаплицкий. — И хочу вам напомнить в последний раз: вы мне махонький подчинённый и впредь никогда не смейте вступать со мной в пререкания. Иначе я вас застрелю — прямо вот здесь… под святыми образами.
Солоницын тяжело вздохнул:
— Господи, круты же вы, господин Чаплицкий! Сколько людей поубивали, а всё вам неймётся.
Чаплицкий похлопал его по плечу:
— Вы, Никодим Парменыч, убитых не жалейте, бабы новых нарожают…

У Александра Крона в романе «Дом и корабль», опубликованном в «Роман-газете» в 1965 году:

«Так стоит ли задумываться над судьбой десяти, ста, тысячи песчинок? Их крутит мировой вихрь, и, если я — по недомыслию, эгоизму, упрямству, честолюбию — пошлю их на смерть, в мире ничего особенного не произойдёт, бабы новых нарожают…»

Это всё уже послевоенная проза. Но, пойдя дальше, мы обнаружим «роковую фразу» и в советской довоенной, и в эмигрантской прозе и публицистике.

Сергей Сергеев-Ценский в книге «Лютая зима» (1936 год):

— Лошадей, конечно, начальство жалеет, — она денег стоит, лошадь, её тоже ведь надо купить, а людей чего жалеть? Бабы людей нарожают сколько хочешь, им только волю на это дай…

А вот, похоже, мы подступились к корням. В 30-е годы фольклорист Александр Мисюрев собирал устное творчество бергалов — горных рабочих с Алтая. Среди прочего, там есть запись кабацкого разговора, в которой видим до боли знакомую реплику:

— Начальству виднее. Господа офицеры нашими шкурами не дорожат. Намедни взялись мы крепи уделывать, а штейгер вопит: — Такие-сякие, долбите руду, плевать, коль обвалится, вашего брата много, бабы ещё нарожают, а вот руды — маловато!

Описывается, судя по реплике, дореволюционная история. Корни у фразы явно тянутся ещё ко временам старой России. В эмигрантской публицистике мы видим такое у Якова Меньшикова в статье «Тени свершений» 1931 года:

«Бросьте наивничать. Вы просто не продумали до конца. Человечество — икра. Ну и пусть себе с Богом, леший намазывает её себе на бутерброд. В вечности нет жалости, ибо всё восстановимо. Этого добра много. Бабы нарожают».

Судя по всему, самое раннее появление этого оборота в русском языке восходит ко временам Русско-японской войны. В воспоминаниях митрополита Евлогия, написанных в эмиграции и изданных вскоре после Второй мировой, содержится такой фрагмент:

«Зима 1904–1905 годов была лютая. Читаешь газеты — и ужасаешься. Новое бедствие… Сколько обмороженных солдат! Я посещал лазареты. Помню, в одном городке был лазарет для психически больных солдат. Жуткая картина… Кто пляшет, кто что–то бормочет. Один солдатик лежит задумчивый, угрюмый. Доктор говорит мне: „Может быть, вы его из этого состояния выведете…“ Я спрашиваю больного: „О чём ты скучаешь?‘“ — „У меня японцы отняли винтовку“. — „Мы другую тебе достанем. Стоит ли об этом разговаривать? Людей сколько погибло, а ты о винтовке сокрушаешься“. Но больного не переубедить. „Детей сколько угодно бабы нарожают, а винтовка — одна…“, — мрачно возражал он».

Наконец, самое, вероятно, раннее употребление чего-то, не ровно того же, но похожего на эту фразу, отыскивается у Алексея Суворина в «Ожидании века ХХ»:

«Пусть хлебный кризис не выгоден помещикам, но народ, несомненно, более сыт и бабы нарожают более здоровых ребят. Бабы вообще народ почтенный».

Почтенный, не поспоришь. Это конец XIX — начало ХХ века.

Более ранних примеров я лично не нашёл, но найденного достаточно, чтобы отметить два момента. Во-первых, фраза точно бытовала до Второй мировой войны и, судя по всему, даже до революции. Во-вторых, что в эпоху после 1917 года, что после окончания Великой Отечественной она не являлась запретной и публиковалась в советской литературе не то чтобы часто, но как видим, довольно регулярно. Правда, судя по контексту, вообще никому из конкретных видных деятелей она изначально не принадлежала, а исходила, так сказать, из народной толщи. Почему цензура и относилась к ней спокойно, хотя, казалось бы, во времена, когда складывался каноничный образ Жукова как маршала Победы, цензоры должны были бы делать стойку на такую фразу в тексте, относись она к нему.

Кстати, возвращаясь в довоенные времена, у Мисюрева искомая фраза проходит именно в качестве записи фольклора, и митрополиту её сказал некий больной солдат. Причём в эпоху до Веллера/Буровского эта фраза бытовала не в каком-то специально-военном контексте, а чаще всего просто служила маркером скверного человека. Так что легко понять, почему её вкладывают в уста то Жукову, то абстрактно «какому-то царскому генералу», то Шереметеву: это фольклор, фольклор очень давний, ни исходного автора, ни изначального адресата попросту нет. Зато она легко могла отложиться в голове что у выпускника пединститута Андрея Буровского, что у филологов по образованию Максима Соколова и Михаила Веллера: обильное чтение художественной литературы и сборников фольклора было частью их профессиональной подготовки.

Как рожали в XVII веке

Так что же, никто из старших офицеров не говорил ничего похожего ни на каких фронтах? Не всё так просто.

Если искать не точную фразу, а нечто схожее по смыслу, то во время Русско-японской войны журналист порт-артурской газеты «Новый край» записал в дневнике следующее:

«Полковник спросил адмирала, выйдет ли наш флот к бухте Киньчжоу в том случае, если из северной армии прибудет к нам помощь, которая должна будет пробиваться Киньчжоуским перешейком и брать снова Киньчжоуския позиции, несомненно заново укреплённые японцами.
— Нет.
— Почему же нет? горячится полковник, — ведь это значит дать возможность избить лишний наш полк, бригаду, а то и целую дивизию! Лишние жертвы.
Адмирал ответил, что такая потеря ничего не значит. Дивизия — это 16 000 человек, а как статистика показывает, русские женщины рождают это количество детей в течение двух недель; следовательно урон этот восполнится скоро…
— Если же, — закончил адмирал свои доводы, — при этом выходе погибнет даже одна канонерская лодка, её уж родить нельзя — на постройку её потребуются годы…»

Адмирал — это князь Павел Ухтомский. Фраза его действительно не красит. Кстати, вскоре после войны он по болезни был уволен с флотской службы. Однако и Ухтомский всего лишь пересказывал расхожий оборот.

Насколько расхожий? Настолько, что ту же по смыслу формулировку мы можем обнаружить в книге, автор которой весьма далёк от словесных баталий в России ХХ века. У Эрнста Юнгера в не шибко известной работе «Сердце искателя приключений» мы видим этакий поэтичный фрагмент:

«В мелких зарослях за дюной, в самой гуще буйного камыша я во время своей обычной прогулки сделал удачную находку: большой осиновый лист с выеденной в нём круглой дырой. Её окаймляла тёмно-зелёная бахрома, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся целым скопищем крошечных гусениц, вцепившихся своими челюстями в край листа. Вероятно, какая-то бабочка отложила здесь свои яйца, и вот молодой выводок, словно пожар, начал пожирать всё вокруг себя. Эта картина показалась мне необычной потому, что в ней отразился процесс уничтожения, не вызывающий боли. Бахрома производила впечатление свисающих волокон самого листа, который в основе своей казался нетронутым. Здесь было отчётливо видно, как устроена двойная бухгалтерия жизни; в памяти всплыла фраза Конде, произнесённая в утешение Мазарини, который сокрушался о шести тысячах убитых в битве при Фрейбурге: „Ба! За одну ночь в Париже зачинают больше людей, чем стоила эта кампания“. Умение полководцев видеть в уничтожении перемену всегда восхищало меня как символ превосходного здоровья, которое не боится разрезов и крови».

Так, а что там у Конде? О чём речь?

В 1644 году под Фрайбургом шла битва затухающей Тридцатилетней войны. Сражались французы принца Конде и виконта Тюренна с баварцами. Битва оказалась на редкость упорной и шла несколько дней. Баварцы уступали в силах, но атаки отбивали стойко. За это время они настреляли около восьми тысяч французов, что по меркам места и времени — просто безумные потери. «Кондеевская трёхрядка» принесла успех — баварцам в итоге такая война надоела, и они отступили. А дальше звонкая фраза полетела по Европе, и окончательно её закрепил Фридрих Шиллер с его «Историей Тридцатилетней войны»:

«Мазарини проливал слёзы, узнав об этой огромной потере, на которую, однако, не обращал внимания бессердечный Конде, любивший только славу. „Одна ночь в Париже, — говорил он, — даёт жизнь большему количеству людей, чем убито в этом бою“».

Шиллер, ясное дело, тоже не сам сочинил фразу, но тут мы уже углубляться, пожалуй, не станем.

Кроме всего перечисленного, существует несколько попыток вывести «легендарную фразу» из британской поговорки «У короля много», которой сопровождали гибель корабля, а также из письма императрицы Александры Николаю II: «Генералы знают, что у нас ещё много солдат в России, и поэтому не щадят жизней». Попытки привязать ту и другую фразу к «несчастным бабам» выглядят, говоря откровенно, неубедительно, уж очень они далеки от предполагаемого результата и по смыслу, и по строю.(с) Евгений Башин-Разумовский

А как эта фраза попала в русскую языковую среду? Чёрт знает, какими путями она проникла в приложение к «Письмовнику» Николая Курганова XVIII века. Причём к моменту, когда байка о Конде добралась до Курганова, она уже трансформировалась:

«Люксембургского маршала увещевал один из его приятелей, чтоб он не всем войском чинил приступ. „Ах, государь мой! — сказал он. — В том есть слава нашего непобедимого монарха. Знаете ли, что податные девушки в Париже не меньше того в одну ночь наделать могут“».

Возможно, именно из «Письмовника», который, как ни крути, был бестселлером своего времени, история «люксембургского маршала» и пошла в русский народ, редуцировавшись до более грубого по форме, но того же по смыслу «бабы новых нарожают». Тут, правда, утверждать что-то определённо сложно, и, быть может, выражение родилось независимо от «Письмовника», но это произошло никак не позднее XIX века.

Таким образом, путь «нарожавших баб» приводит нас в XVII век, рожать должны парижские бабы, а автором фразы может считаться человек, в России известный разве что как персонаж исторических романов. Пути звонких фраз бывают на удивление затейливыми.

ИТАК, что в остатке?

Во-первых, фразы «бабы новых нарожают» реальный Г. К. Жуков не произносил; её произнёс литературный персонаж с тем же именем, вышедший из-под пера Михаила Веллера.

Во-вторых, Веллер — популяризатор, но точно не автор фразы. В буквальном звучании высказывание «бабы новых нарожают» передано, в частности, Андреем Буровским в книге «Россия, которой не было-2» в 2000 году, и там она приписывается Борису Шереметеву, генералу XVIII века.

Кроме того, в советскую эпоху фраза воспроизводилась разными литераторами независимо друг от друга, а также эмигрантами. Причём до Великой Отечественной войны она точно существовала, и в буквальной формулировке использовалась, судя по всему, ещё до революции. Конкретного автора она, видимо, не имеет.

Первоисточник наиболее близкой по смыслу фразы, имеющей конкретного автора, — это реплика принца Конде в переложении Шиллера, которую военачальник, как предполагается, произнёс по случаю битвы при Фрайбурге в 1644 году: «Одна ночь в Париже даёт жизнь большему количеству людей, чем убито в этом бою». В несколько искажённом виде она попала в русский язык через «Письмовник» XVIII века. Возможно, под нашими осинами её огрубили до «бабы новых нарожают», а возможно, это было самостоятельное творчество народа. Но в общем, первая наблюдаемая исторически фраза, по смыслу схожая с «нарожают», сказана про француженок и Париж в XVII веке. Такие дела.

(с) Евгений Норин

[Влад Бевх]

(C)

Страна вечного карантина

Мы с вами мысленно перенесемся в экзотический Парагвай. Бедная, маленькая, убогая южноамериканская страна, которую большинство людей даже не найдут на карте. Она была таковой почти всю свою историю. Когда в XVI веке сюда пришли испанские колонизаторы, то они обнаружили лишь кочующие племена индейцев, бороздивших непроходимые джунгли, зловонные болота и засушливые полупустыни региона. Здесь не было никаких особых богатств и ценных ресурсов. Тем не менее, покорение Парагвая европейцами шло быстро и довольно успешно. Больше ста лет здесь хозяйничали иезуитские миссионеры, приучившие индейских кочевников к оседлой жизни, упорному труду на земельных наделах и прочим ценностям христианской цивилизации. Во второй половине XVIII столетия иезуитской автономии пришел конец и территория Парагвая вошла в состав огромного вице-королевства Рио-де-ла-Плата, превратившись в совершенно заштатный, тихий уголок Испанской колониальной империи.



Когда могучие европейские метрополии оказались затянуты в вихрь Наполеоновских войн, вся Латинская Америка пришла в движение. В бескомпромиссной борьбе за независимость от испанской короны, новые суверенные государства возникали здесь как грибы после дождя. Парагвай объявил о своей независимости одним из первых - уже в 1811 году. И вот тут-то началось самое интересное...



После недолгого периода внутренней борьбы главой Парагвая стал "верховный" правитель Хосе Гаспар Родригес де Франсия. Сын армейского офицера и знатной дамы с примесью индейской крови, он был человеком неординарных способностей. Уже в 15 лет Франсия поступил в Кордовский университет, где с успехом прошел 5-летний курс теологии, а плюс к тому успел и стать доктором гражданского права. С таким мощным образованием у паренька не было никаких других разумных вариантов, кроме как двигать в политику. Начав свое восхождение к вершине с регионального уровня, Хосе обходил своих конкурентов с потрясающей легкостью. В 1819 году он сумел добиться для себя фактически безграничной власти. Став единоличным диктатором, Франсия теперь мог перестроить весь Парагвай в соответствии со своими мечтами.


(фото)
Доктор" Франсия в рабочем кабинете. В библиотеке тирана всегда было множество иностранных книг, читать которые простым парагвайцам было запрещено.





А мечты у человека были весьма суровые. Начал он с разоблачения "антиправительственного" заговора - 68 оппозиционеров по быстрому пустили в расход, а около 400 отправились гнить в тюрьмы. Всю страну опутала сеть тайных осведомителей, доносчиков и шпионов. Были полностью запрещены газеты и почтовые отправления, уничтожены все независимые издательства. Франсия приказал разогнать местный университет и закрыть все средние школы, депортировал из страны католического епископа и организовал в Парагвае отдельную церковь, полностью покорную государству.



Все свободные перемещения людей внутри страны были строжайше запрещены. Поездка в город или в соседнюю деревню допускалась только по спецпропускам. Все средние и крупные землевладельцы были "раскулачены", а крестьяне намертво прикреплены к земле на коллективных фермах, где они трудились по спущенным сверху планам выработки. Небольшая прослойка крестьян-единоличников, лавочников и ремесленников, тоже должна была работать исключительно по государственным разнарядкам и продавать свой товар по фиксированным ценам. Одной экономикой дело не ограничивалось - ведь даже чтобы вступить в брак требовалось одобрение от "Верховного". Диктатор особо ратовал за межрасовые союзы - переженив между собой местных индейцев и потомков белых колонизаторов он хотел создать единый "Парагвайский народ".

(фото)
Границы Парагвая до войны 1864-1870 годов и его претензии к соседям.



Во внешней политике Парагвай придерживался доктрины строжайшей самоизоляции. С 1829 года въезд и выезд из страны, торговля с чужаками и ввоз иностранных книг и товаров угодили под запрет, нарушение которого каралось пожизненным заключением или даже смертной казнью. Формально, в Парагвай ещё можно было попасть по личному разрешению Франсии, но на деле этой возможностью могли воспользоваться лишь единицы избранных. Кроме того, из Парагвая были высланы все иностранные дипломаты. Небольшое государство погрузилось под непроницаемый железный занавес.



Нельзя сказать, что отняв у народа все права и свободы, узурпатор не давал ему ничего взамен. В стране существовало всеобщее начальное образование, очень многие парагвайцы умели читать и писать, что по меркам первой половины XIX века можно назвать очень серьезным достижением. Простые люди в массе своей любили "Верховного", ибо жили они хоть и бедно, но спокойно и с полной уверенностью в завтрашнем дне, не боясь войн, криминального беспредела и опустошительных эпидемий.

(фото)
Картина "Парагвайка" отражающая трагедию парагвайского народа в войне Тройственного альянса 1864-1870 годов



В 1840 году 74-летний Франсия умер от пневмонии, простудившись на речной прогулке. Как и полагается любому хорошему, годному диктатору, он не оставил после себя ни роскошных дворцов, ни яхт, ни многомиллионных счетов в банках. Последователи парагвайского тирана, такие же «верховные вожди» в конечном счёте умудрились втянуть страну в совершенно самоубийственную, идиотскую авантюру – войну против Бразилии, Аргентины и Уругвая одновременно. Эта война полностью разорила Парагвай, окончательно отбросив его в когорту самых слаборазвитых и нищих стран мира. Мужское население небольшого государства было истреблено практически подчистую, а экономика лежала в руинах. Такова была цена многолетней тоталитарный иллюзии, опутавшей собой, подобно ядовитому туману, наивных жителей далёкого Парагвая…

[Warisdeath]

Благодаря СМИ и блогерам самой известной фразой Жукова стала та, которую произнесла уйма народу, но не он сам.

Цікаве дослідження літератури, творів, заміток. Але при цьому воно ніяк не доводить, що Жуков не вимовляв цієї фрази. Тут доведено лише те, що він не автор цих слів, але не те, що казав він це, чи ні.
І говорив він чи ні насправді ці слова нам допоможуть дізнатися тільки архівні дані

[Lumen]

І говорив він чи ні насправді ці слова нам допоможуть дізнатися тільки архівні дані

Это вряд ли. Его же не стенографировали в режиме 7х24.

[Влад Бевх]

(с)
Чем больше углублялся Лебон в статистику, тем дальше уходил от узкой проблемы курения. Итогом его работы стала книга «Психология толпы», которая вышла в 1895-м. Если бывают на свете книги, изменившие мир, то это одна из них.

Лебон открыл коллективное бессознательное. Физическое и интеллектуальное неравенство между людьми многих тяготит, но есть момент, когда разница практически не ощущается: если мы оказываемся в толпе. Изолированный индивид может владеть собой и подавлять свои рефлексы, толпа создаёт иллюзию безнаказанности. Вот почему дураки, невежды и завистники так любят сбиваться в стаи – там они свободны от ощущения своего ничтожества и бессилия. В идеях и чувствах происходит перемена: скупой в толпе становится расточительным, скептик – верующим, честный – преступником, а трус – героем. Как под гипнозом, индивидуум начинает принимать решения, которые выгодны не ему, а коллективу. Точнее – тому, кого толпа избрала вождём.

Чтобы подчинить себе толпу, большого ума не надо. Интеллект скорее мешает, потому что делает его обладателя снисходительным. Вождю требуются два качества: природное обаяние и твёрдая убеждённость в своей правоте. Нужно не стесняться сильных выражений, всё преувеличивать и вдалбливать то, во что ты сам веришь.

Это была настольная книга Ленина...

[Влад Бевх]

Шибам в Йемене — старейший город небоскрёбов в мире.
Ярчайший пример вертикального строительства. Этот древний город появился около 2 тыс. лет назад в долине высохшей реки Хадрамаут. Зажатый в крепостных стенах город мог расти только вверх. Дома Шибама, обнесённые по периметру стеной XVI века, представляют собой башни, расположенные очень близко друг к другу. Некоторые дома города даже соединены между собою небольшими балкончиками, которые давали возможность во время нападений перемещаться из одного дома в другой.
Примерно 500 домов можно считать многоэтажными, так как они имеют 5—11 этажей, каждый этаж представляет собой квартиру, занимаемую одной семьёй. Самые старые дома из доживших до наших дней датируется 16 веком.

[Влад Бевх]

--

[Рост76]