Заложничество как общественный институт

[Влад Бевх]

Заложники. Когда мы слышим, что кто-то стал заложником, мы не очень задумываемся о значении этого слова. Понятно и так. В нашем сознании это слово существует не как сухой юридический термин, а как часть наших сложившихся с детства представлений о мире, окрашенных понятиями добра и зла. Заложник — это беда, это чье-то горе. Сразу возникают эмоциональная реакция сочувствия несчастным, случайно оказавшимся в чужой власти, и острое ощущение несправедливости.

Если все-таки попытаться дать определение понятию заложник, можно сперва обратиться к лингвистике. Очевидно происхождение слова заложник, ему явно родственны такие слова, как заклад, закладывать, залог. Из этого же ряда, но в несколько метафорическом значении: заложник чести, заложник любви и, наконец, заложник обстоятельств. Собственно отсюда можно примерно определить значение слова заложник: тот, кто стал залогом и отвечает собой за чужие действия. Сходное и синонимичное ему слово аманат. В арабском, из которого оно пришло, аманат — и заложник, и заклад.

Однако, когда мы предпримем попытку разобраться, что стояло и стоит за этим понятием, как конкретизирует его эпоха, мы увидим интересное изменение смысла, отражающее изменение наших представлений о ценности человеческой личности, о ее независимости и ответственности. Мир родоплеменных отношений, античный мир и Средневековье не представляли человека в отрыве от социальной группы. Человек всегда был представителем какой-либо общности, а понятие "личность" если и существовало, то только в пределах внутригрупповых отношений. В этих рамках естественно перенесение ответственности со всей группы на отдельных ее представителей.

Сначала заложник — это представитель племени, который обеспечивает своей жизнью безопасность проведения переговоров, отсутствие предательства. Он должен совершить вероломство, нарушение мирных соглашений причиной большего горя, которое не компенсирует и успешная война. Иногда и боги обмениваются заложниками, как асы и ваны.

Заложник античного мира также поддерживает силу заключенных договоров, подтверждает сохранение существующего порядка. Его жизнь гарантирует покорность его рода. В римской империи заложник царских кровей служит гарантией покорности целого народа. В эту эпоху договоры между соседями обеспечивают сотни заложников, которые активно участвуют в общественной жизни принимающей стороны.

Институт заложничества резко меняется в Средние века. Исчезает процедура обмена заложниками при заключении длительных договоров, а выдача заложников указывает на подчиненное положение одной из сторон. И хотя быть в заложниках не позорно, в некоторых случаях этого термина начинают избегать. Тогда же заложничество приобретает своеобразную возрастную окраску. Наследники вассалов, названные и неназванные заложники, обучаются при дворе сюзерена, они должны перенять его оценки и представления, в результате чего отношения между сюзереном и новым поколением вассалов начинают преобладать над внутрисемейными связями. В случае нарушения договорных обязательств иногда заложник уже может выбирать сторону, к которой необходимо примкнуть, чтобы соблюсти интересы своего рода, — либо к своей семье, либо к законному сюзерену. Среди классических грузинских сюжетов есть такой: наследник одного из царств выдан заложником шахскому двору. Далее следует восстание против мусульман, грузинский царь казнен персами, а на его место шахиншах присылает наследника престола, про которого ходят слухи, что он тайно исповедует ислам.

Следует отметить, что понятия "пленник" и "заложник" не совпадают. Заложников в ту эпоху, как правило, не захватывают, их отдают в залог соблюдения договора. Насильственный же захват заложников представляется в прошлом событием достаточно редким, он предполагает навязанное соглашение, скорее в этом случае можно говорить о превращении знатных пленников в заложников. Но во время войны жизнь пленника-дворянина защищена обычаем, по крайней мере пока не получен отказ заплатить выкуп. Жизнь же простого человека не стоит ничего, кроме того, чем он сам владеет, и он практически не нужен как заложник.

В Европе XIV—XVI веков закладывается основа того, что впоследствии разрушит сам институт договорного заложничества. Между воюющими сторонами начинают заключаться сложные прописываемые соглашения, в том числе активно развивается так называемая система "картелей и капитуляций", детально описывающая правила поведения на войне. Возникает потребность исполнять договоры, статьи которых невозможно обеспечить жизнями заложников. В то же время Ренессанс приносит в мир понимание ценности отдельной личности, вероятно, только с этого момента и можно говорить о возникновении понятия "личность". Индивидуум осознает свою личную ответственность. Отныне человек, требующий, чтобы его судили только за то, что он совершил, перестает быть парией, отщепенцем.

Виновность и ответственность также становятся личными.

В этой новой системе взглядов попытка наказать одного человека за преступление другого начинает казаться не только несправедливой, но и бессмысленной. Договорное заложничество как общественный институт отмирает естественным путем, в связи с обесцениванием залога для всех, кроме заложника. В XVII веке, с приходом европейской Реформации и необходимостью находить основу для сосуществования между католическими и протестантскими государствами, возникает современное международное право. Касаясь проблемы заложничества, его создатель Гроций формулирует тезис о том, что, согласно практике государств ( положительному международному праву) убивать заложников хотя и разрешено, но, по естественному праву, только тогда, когда заложник действительно виновен сам.

Вероятно, Гроций подразумевает при этом только договорное заложничество, но в его время уже сложилась другая, еще более отвратительная форма заложничества – насильственное взятие групп заложников из населения для обеспечения его покорности.

Продолжающая господствовать теория "справедливых" войн (которая предполагает виновность, т.е. коллективную ответственность противостоящей стороны) в сочетании с падением цен на оружие порождает новый тип войны. В военные действия вовлекается все население страны. В условиях оккупации среди населения возникают движения сопротивления, в критические моменты стирается граница между солдатом и мирным жителем. После Французской революции и в период Наполеоновских войн начинается массовое партизанское движение (Вандея, Испания, Россия), которое расценивается противниками как создание населением банд. Военная оккупационная администрация, а иногда и собственное правительство пытаются противопоставить ему методы государственного террора. Уже тогда взятие заложников расценивается как чудовищная, но допустимая мера – ответная в порядке репрессалий, то есть применяемая для того, чтобы "заставить государство противника, его вооруженные силы или его население, если они нарушили какие-либо нормы военного права, придерживаться их в дальнейшем. <...> Таким образом, военные репрессалии являются по смыслу средством принуждения. <...>

Характерной чертой всех репрессалий является то, что они, как правило, касаются тех лиц, которые либо не имеют никакого отношения к актам сопротивления, вызывающим репрессии, либо их участие в подобных актах невозможно доказать. Как отмечается в параграфе 454 английского военно-юридического справочника, "репрессалии представляют собой исключительное мероприятие, так как в большинстве случаев они причиняют страдания невинным людям".

Между тем <...> именно в этом и заключается их эффективность как средства принуждения, почему они и незаменимы в качестве самого крайнего средства". (Ганс Латернзер. Вторая мировая война и право).

В первой половине ХХ века взятие заложников хоть и представляется соответствующим праву войны, воспринимается как варварское, противное чести средство, которое может быть применено только в случае настоятельной военной необходимости. Широкая практика взятия заложников из числа военнопленных и другие репрессалии во время англо-бурской войны, явно выходящие за эти пределы, вызывают возмущение в Европе. В предшествовавшие Первой мировой войне годы заключаются Гаагские конвенции, однако они бессильны остановить последующее применение репрессалий против гражданского населения и военнопленных.

В ходе Гражданской войны в России широко практикуется взятие заложников из числа собственного населения. Женевская конвенция об обращении с военнопленными от 27 сентября 1929 года запрещает применение репрессалий против военнопленных. В ходе Второй мировой войны этот запрет, несмотря на сомнения, высказывавшиеся при его принятии, оказывается достаточно эффективным в военных действиях между странами-участницами конвенции. Так, при занятии Страсбурга осенью 1944 года командующий французскими войсками приказывает за каждого убитого из засады французского солдата расстреливать пять немецких военнопленных. Однако верховное командование союзников возражает против такого приказа, ссылаясь при этом на положения Женевской конвенции 1929 года.

Но в отличие от военнопленных гражданское население в ходе Второй мировой войны остается незащищенным. Продолжают действовать уставы воюющих стран, предусматривающие казнь заложников при определенных обстоятельствах, например: "заложники, которых берут и держат с целью предупредить какие-либо незаконные действия со стороны вооруженных сил противника или его населения, могут наказываться и уничтожаться, если противник не прекратит эти действия". (§ 358 "Правила ведения сухопутной войны", США).

В условиях тоталитарных режимов, таких, как германский рейх или коммунистический советский режим, у населения нет способа избегнуть государственного насилия. Уже лишенный возможности вырваться из-под власти государства и неспособный как-либо повлиять на свое правительство, житель подобной страны и его близкие превращаются в заложников, узнавая о новых требованиях режима из публикуемых законов и декретов.

В военном напряжении тоталитарные режимы только усиливают жестокость давления на людей, оказавшихся в их власти. Преступления германского правительства и его союзников стали, наверное, самой известной и самой позорной страницей человеческой истории, преступления же советского режима еще ждут если не расследования, то достойного своих масштабов исследования.

Вторая мировая война заставила пересмотреть международное право, в том числе и военное. Нюрнбергский трибунал и последующие затем процессы над военными преступниками показали недостатки существовавших к тому времени законов. По-новому пришлось посмотреть на проблему репрессалий, в том числе взятия заложников. Оставаясь методом принуждения и не будучи, строго говоря, видом наказания, заложничество оказалось чем-то очень близким к коллективной ответственности.

В порожденном XX веком круговороте насилия становится уже практически невозможно отличить ответные карательные акции против заранее отобранных групп заложников от таких же казней, совершенных уже против случайных людей, отобранных постфактум.

"Американский военный трибунал в Hюрнберге, судивший генералов группы войск "Юго-Восток" (дело VII), после тщательной проверки фактов взятия заложников и проведения репрессалий объявил в своем приговоре от 19 февраля 1948 года, что заложники, которые берутся для обеспечения безопасности своих войск, и так называемые "репрессивные пленные", берущиеся только после совершения акта, вызывающего репрессалии, по закону могут быть казнены. При этом трибунал создал ряд теоретических предпосылок и наметил некоторые мероприятия, которые должны предшествовать репрессалиям как последнему, крайнему средству, и выразил такое убеждение, что количество казненных заложников должно соответствовать акту, совершенному противной стороной, результатом которого и явились данные репрессалии". (Ганс Латернзер. Вторая мировая война и право).

Однако подобный подход был признан международным сообществом неверным, и вместо попытки провести условную границу между случаями, когда можно брать заложников, а когда запрещено, был предложен другой, радикальный выход.

12 августа 1949 года были приняты Женевские конвенции, полностью запретившие захват заложников среди гражданского населения, лиц из состава вооруженных сил, сложивших оружие, а также переставших принимать участие в военных действиях вследствие болезни, ранения, задержания и т.п.

Этот запрет отнесен не только к международным конфликтам, но и в соответствии со ст. 3, общей для всех конвенций, к конфликтам, не имеющим международного характера. При этом авторы Женевских конвенций, перечисляя запрещенные действия, четко отделяют захват заложников от коллективных наказаний, в списке безусловно запрещенных действий определяя их как разные позиции.

Женевские конвенции 1949 года стали частью обычного права, и потому игнорирование этих запретов является серьезным нарушением гуманитарного права, а повинные в нем подлежат международному преследованию и судебной ответственности.

Конвенции также устанавливают, что ни военнопленные, ни гражданские лица не могут быть "использованы для защиты своим присутствием каких-либо объектов или районов от военных действий".

Сейчас гражданские лица получают еще и защиту в рамках дополнительных протоколов 1977 года к Женевским конвенциям, относящихся к вооруженным конфликтам международного и немеждународного характера, но зафиксированный в 1949 г. запрет на взятие заложников, по-видимому, не может быть усилен.

Следует отметить, что запрет на захват заложников доказал свою эффективность в условиях обычной войны, и массового взятия заложников государством в ходе международного конфликта с тех пор не наблюдалось, но сознательное и демонстративное размещение военнопленных на военных объектах в качестве "живого щита" происходило неоднократно. Также в ходе немеждународных конфликтов неоднократно практиковлось взятие заложников как из числа жителей, так и из пленных. Использование механизмов Женевских конвенций в последнем случае затруднено, т.к. страны, на территории которых возникает немеждународный конфликт, практически всегда отказываются признавать сам факт вооруженного конфликта, а значит, и существования противостоящей стороны, а не отдельных групп бандитов и террористов, возглавляемых уголовными преступниками.

В наше время можно определить захват заложников как противоправное деяние, которое выражается в захвате или удержании лиц другим лицом, сопровождаемом угрозой убить, нанести повреждение или продолжать удерживать заложников для того, чтобы заставить третью сторону совершать или воздержаться от совершения любого акта в качестве прямого или косвенного условия для сохранения жизни или освобождения заложника.

Однако о проблеме заложников приходится вспоминать не только по поводу внутренних вооруженных конфликтов. Возникает новая серьезная проблема — современный терроризм и заложничество.

Возрождение терроризма как массового явления, начавшееся в Латинской Америке в 60-е годы XX века, приводит вскоре к волне захватов заложников. Основываясь на понимании террора как вида городской герильи, террористы переносят тактику партизанской борьбы сначала на городские кварталы, а потом на любые уязвимые структуры общества. Сначала акты захвата заложников были направлены против конкретных лиц, по мнению террористов, виновных в преступлениях против своих народов. Захват заложника сопровождался похищением. Тайные места содержания заложников объявлялись "народными тюрьмами", условия освобождения были конкретными и часто ограничивались выкупом, который должен был пойти на дальнейшую революционную деятельность.

Вскоре виновность захваченного лица становится чисто условной и определяется для террористов принадлежностью к определенной социальной группе. Увеличиваются и сами группы заложников. Первый крупный захват заложников происходит во время Олимпийских игр 1972 года в Мюнхене, когда палестинские террористы захватывают группу израильских спортсменов. Более того, когда в июне 1976 года немецкие и палестинские террористы захватывают французский самолет со 105 пассажирами на борту и угоняют его в Уганду, они проводят селекцию, отделяя евреев от остальных заложников и объявляя об их особой ответственности.

Борьба с террором в 70-е годы выявляет ряд юридических сложностей и несогласованностей в законодательстве разных стран в случае международных террористических актов. С целью преодоления этого в 1979 году принимается Международная Конвенция против захвата заложников. В ней говорится:

"Любое лицо, которое захватывает или удерживает другое лицо и угрожает убить, нанести повреждение или продолжать удерживать другое лицо (здесь и далее именуемое как "заложник") для того, чтобы заставить третью сторону, а именно: государство, международную межправительственную организацию, какое-либо физическое или юридическое лицо или группу лиц — совершить или воздержаться от совершения любого акта в качестве прямого или косвенного условия для освобождения заложника, совершает преступление захвата заложников по смыслу настоящей Конвенции" (ст. 1 Конвенции).

Государства обязываются принимать такие меры, какие могут быть необходимы для установления их юрисдикции в отношении любого из указанных в этой статье преступлений.

В национальные законодательства вносятся статьи, предусматривающие прямую ответственность за захват заложников.

Между тем взятие заложников террористами породило новую дилемму — какие меры должно предпринимать государство в ответ на захват заложников: пойти на уступки террористам, выполнять их требования и рисковать новым захватом заложников в будущем или же рисковать жизнями заложников, пытаясь пресечь подобную практику?

И если, по смыслу теракта, террористы предполагают, что государство заинтересовано в сохранении жизни произвольно захваченных террористами людей и согласится с их условиями, то критики действий государства либо обвиняют его в пренебрежении жизнями заложников, либо в попустительстве террористам и провоцировании их к совершению новых терактов.

Отдельной проблемой становятся действия спецслужб при силовом разрешении ситуации, как произошло после захвата террористами заложников в Театральном центре на Дубровке в Москве. Оценка результатов штурмов за редкими счастливыми случаями всегда упирается в одну и ту же проблему: какое число, какая доля заложников может погибнуть, чтобы считать штурм успешным? Моральная оценка здесь у каждого своя. Бесценна каждая человеческая жизнь. Однако можно высказать несколько соображений неспециалиста и потенциального заложника на этот счет. По-видимому, в работе некоторых спецслужб существуют какие-то нормативы, специалисты разных стран называют разные цифры. Однако условия реальных операций по освобождению заложников всегда различаются, а нормативы относятся к типовым, учебным операциям. Анализ операции после ее проведения должен строиться не на ее суммарном итоге, а на анализе отдельных этапов операции и принятых мер. Необходимо уходить от бесконечных споров об общей оценке, а определять то конкретное, что было сделано и чего не было сделано. Государству и его спецслужбам, не раскрывая необходимых секретов, нужно публично предоставлять результаты такого анализа обществу и быть готовым выслушать его критику.

Александр Соколов,
член совета Правозащитного центра "Мемориал"