Вандея и другие события Французской революции

История нового времени до Первой мировой войны
Аватара пользователя

Автор темы
Александр Сергеевич Перижняк
Полковник
Полковник
Сообщения: 7596
Зарегистрирован: 13 июл 2018
Поблагодарили: 15932 раза
Карма: +8/-0

Вандея и другие события Французской революции

Где Александр Сергеевич Перижняк » 16 сен 2018, 14:02

Sanek, за вандейцев выступают российские историки -против вандейцев наши называя ее французским Донбассом -синие от татуировок.
кто виноват ? виноваты все. все заляпаны кровью начиная от Дантона ,который во время сентябрьской бойни пальцем не пошевелил чтобы остановить эту бойню .в отличии от Робеспьера Дантон еще и тянул деньги и жил на широкую ногу.но он же Дантон ...его именем называли корабли он отец основатель . а Максимилан де Робеспьер плохой..о как хотя в Париже есть станция метро его имени. Робеспьер словно бы готовил почву для Наполеона. а во время термидора он почти не пытался сопротивляться. а вот Баррасы и Наполеоны миндальничать с санкюлотами не стали жерминаль расстрел выступления за введение конституции 93 года. вандемьер расстрел роялистов у церкви св.Роха.
если бы я командовал Бастилией он бы ее не взяли. я бы взорвал крепость ! Наполеон
Карлейль цитирует нам ту сторону
мы обретем покой только в могиле.. Луи Антуан Флорель де Сен-Жюст.
что ты сделал ,чтобы быть повешенным если победит контрреволюция ? Кутон
вот так стреляет настоящий республиканец ! Колло Дербуа .
За это сообщение автора Александр Сергеевич Перижняк поблагодарили (всего 5):
Sanekиван777444333BikiniLumenПрофайлер2016
Рейтинг: 41.67%


Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост

Аватара пользователя

Sanek
Генерал-полковник
Генерал-полковник
Спонсор форума
Спонсор форума
Сообщения: 25546
Зарегистрирован: 01 дек 2016
Поблагодарили: 107374 раза
Карма: +10/-0

Вандея

Где Sanek » 16 сен 2018, 14:17

Александр Сергеевич Перижняк писал(а):
16 сен 2018, 14:02
за вандейцев выступают российские историки
А в современной Франции кто за кого? Какие оценки даются этому восстанию?
За это сообщение автора Sanek поблагодарили (всего 3):
иван777444333BikiniLumen
Рейтинг: 25%


Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост


Аватара пользователя

Автор темы
Александр Сергеевич Перижняк
Полковник
Полковник
Сообщения: 7596
Зарегистрирован: 13 июл 2018
Поблагодарили: 15932 раза
Карма: +8/-0

Вандея

Где Александр Сергеевич Перижняк » 17 сен 2018, 15:43

Sanek писал(а):
16 сен 2018, 14:17
Какие оценки даются этому восстанию
вандейцы реконструируют повстанцев и поют старые песни. прочая Франция относится к этому прохладно-сроки давности все же . есть несколько сайтов но на французском ..к сожалению не совсем силен в этом языке. на польском смотрел -общая оценка такова :эксцессы гражданской войны . признают,что революционные комиссары переборщили с казнями и репрессиями. Вандея так и не успокоилась до Реставрации Бурбонов то есть до 1815 года. вот есть сайт там статья о знаменитой картине -убийство в Машикуле где отличились роялисты .https://www.histoire-image.org/fr/etude ... e-vendee-0 кстати удачный сайт там по всем вождям Вандеи и про революцию ,но ...на французском.
За это сообщение автора Александр Сергеевич Перижняк поблагодарили (всего 5):
SanekBikiniLumenиван777444333Профайлер2016
Рейтинг: 41.67%


Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост

Аватара пользователя

Автор темы
Александр Сергеевич Перижняк
Полковник
Полковник
Сообщения: 7596
Зарегистрирован: 13 июл 2018
Поблагодарили: 15932 раза
Карма: +8/-0

Вандея и другие события Французской революции

Где Александр Сергеевич Перижняк » 15 окт 2018, 19:54

надо было назвать тему -Французская революция...ну ладно.
Итак одним из зловещих символов той эпохи стала машина смерти -Гильотина. "Луизетта",национальная вдова . святая гильотина как ее называет Анатоль Франс в своей повести "Боги жаждут" неплохая книга,но там не о Вандее а кратко о Терроре и Термидоре. бедняк с легкой руки бывшей аристократки становится присяжным Трибунала и отправляет свою протеже на гильотину. честный непримиримый и очень наивный он гибнет после термидора казнили как соучастника Робеспьера.
Злосчастный доктор Гильотен Жазеф Иньяс или Игнас предложивший Законодательному собранию эту машину не был ее изобретателем да и сама идея была далеко не нова в Италии существовала Манайя в Шотландии -Шотландская дева .
Отцами гильотины являются хирург Антуан Луи и немец часовщик Тобиас Шмидт. Антуан Луи просто доработал орудие казни изменив форму ножа на скошенную в сторону. По чертежам доктора Луи Шмидт изготовил эту машину.
Сомнительное право изобретения историки почему то приписали Гильотену очень недовольному этим .
Все трое благополучно пережили террор.доктор Луи умер в 1792 году.а Гильотен пережил крушение Иперии Наполеона умер в 1815 от оспы так как лечил больных. как видим злополучный доктор был филантропом а имя его неразрывно связали с машиной казни.
Жертвами террора погибшими от ножа гильотины стали более 2500 человек в одном Париже.
Исполнитель приговоров Шарль Анри Сансон даже учился в Лейденском университете Нидерландов на медика,позволяли доходы отца,уважаемой была его профессия . И хотел стать врачом ,однако смерть отца помешал этому и ему пришлось возвращаться в семейное дело.
и состоять в комиссии по оценке гильотины. всего Сансон исполнил 2918 казней. человек был спокойный и благожелательный .
Последний раз редактировалось Александр Сергеевич Перижняк 15 окт 2018, 20:05, всего редактировалось 1 раз.
За это сообщение автора Александр Сергеевич Перижняк поблагодарили (всего 3):
иван777444333SanekПрофайлер2016
Рейтинг: 25%


Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост

Аватара пользователя

иван777444333
Старший модератор
Старший модератор
Спонсор форума
Спонсор форума
Сообщения: 3056
Зарегистрирован: 02 дек 2016
Откуда: Украина
Поблагодарили: 14473 раза
Карма: +6/-0

Вандея

Где иван777444333 » 15 окт 2018, 19:56

Александр Сергеевич Перижняк писал(а):
15 окт 2018, 19:54
надо было назвать тему -Французская революция...ну ладно.
Легко, как скажете, так и будет
За это сообщение автора иван777444333 поблагодарили (всего 3):
SanekАлександр Сергеевич ПерижнякПрофайлер2016
Рейтинг: 25%
УМИРАТЬ ОДИН РАЗ


Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост

Аватара пользователя

Автор темы
Александр Сергеевич Перижняк
Полковник
Полковник
Сообщения: 7596
Зарегистрирован: 13 июл 2018
Поблагодарили: 15932 раза
Карма: +8/-0

Вандея и другие события Французской революции

Где Александр Сергеевич Перижняк » 27 окт 2018, 20:20

Как все начиналось
Отрывки из Карлейля.
Действие происходит на вначале Революции Национальная Гвардия и полки еще в Версале там же и король
Но в стране царит неразбериха парижане голодают. Но Лафайет все еще контролирует ситуацию хотя уже новые герои и кукловоды толпы увлекают за собой голодных озлобленных парижан -тут и Камиль Демулен и судебный пристав который брал Бастилию. Но парижане пока еще уважают короля и королеву все еще более менее....Пока.

Здесь у нас голод, а там, в Версале, достаточно пищи пусть они поделятся! Патриоты стоят в очередях, продрогшие, измученные голодом, оскорбляемые патрулями, а в это же время кровожадные аристократы, разгоряченные излишествами роскоши и кутежами, топчут национальные кокарды. Неужели верно это чудовищное известие? Да поглядите: зеленые мундиры с красными кантами и черные кокарды — цвета ночи! Неужели нам предстоит военное нападение и голодная смерть? Обратите внимание, зерновая баржа из Корбёля, которая приходила раньше дважды в день с грузом то ли муки, то ли гипса, теперь приходит лишь раз в день. И Ратуша глуха, и собравшиеся там — трусы и лентяи! В Кафе-де-Фуайе субботним вечером происходит нечто новое, что повторится еще не раз: женщина публично держит речь. Ее бедному мужу, говорит она, местные власти заткнули рот, их председатель и чиновники не дают ему выступать. Поэтому она будет говорить здесь и разоблачать своим острым языком, пока у нее хватит дыхания, корбёльскую баржу, гипсовый хлеб, кощунственные обеды в Опере, зеленые мундиры, бандитов-аристократов и эти их черные кокарды!
И где бы ни возникла черная кокарда, поднимается многоголосый ропот и крик: «Долой!» Все черные кокарды безжалостно срываются; какой-то человек поднимает свою, целует и пытается прикрепить на место, но «сотня палок взлетает в воздух», и он отступает. Еще хуже пришлось другому человеку, приговоренному случайным плебисцитом к фонарю и с трудом спасенному энергичными лейб-гвардейцами. Лафайет отмечает признаки возбуждения, для пресечения которого он удваивает свои патрули и свои усилия. Так проходит 4 октября 1789 года.
Восстание, которое Лафайет считал «самой священной обязанностью», теперь причислено французским народом к числу обязанностей, которые он умеет выполнять. Чернь у других народов — это тупая масса, которая катится вперед с тупым злобным упорством, тупым злобным пылом, но не порождает ярких вспышек гения на своем пути. Французская же чернь — это одно из самых живых явлений в нашем мире. Она столь стремительна и смела, столь проницательна и изобретательна, столь быстро схватывает ситуацию и пользуется ею, она до кончиков пальцев заряжена инстинктом жизни! Уже один талант стоять в очередях, даже если бы не было других, отличает, как мы говорили, французский народ от всех других народов, древних и современных.




Мысль или смутные зачатки мысли повсеместно зарождались всю ночь в женских головах и были чреваты взрывом. Утром в понедельник на грязных чердаках матери просыпаются от плача детей, которые просят хлеба. Надо спускаться на улицу, идти на зеленной рынок, становиться в хлебные очереди. Везде они встречают изголодавшихся матерей, полных сочувствия и отчаяния. О мы, несчастные женщины! Но почему вместо хлебных очередей не отправиться во дворцы аристократов, корень зла? Вперед! Собирайтесь! В Отель-де-Виль, в Версаль, к фонарю!*

* Речь идет о походе парижских женщин на Версаль 5—6 октября 1789 г., повлекшем переселение короля и Национального собрания в Париж.

В одном из караульных помещений в квартале Святого Евстахия «молодая женщина» хватает барабан — а как могут национальные гвардейцы открыть огонь по женщине, по молодой женщине? Молодая женщина хватает барабан и идет, выбивая дробь, и «громко кричит о вздорожании зерна». Спускайтесь, о матери, спускайтесь, Юдифи, за хлебом и местью! Все женщины следуют за ней; толпы штурмуют лестницы и выгоняют на улицу всех женщин: женские бунтующие силы, по словам Камиля, напоминают английские морские войска; происходит всеобщее «давление женщин». Могучие рыночные торговки, трудолюбивые, поднявшиеся на рассвете изящные гризетки, древние старые девы, спешащие к заутрене, горничные с метлами — все должны идти. Вставайте, женщины; мужчины-лентяи не хотят действовать, они говорят, что мы должны действовать сами! И вот, подобно лавине с гор, потом) что каждая лестница — это подтаявший ручей, толпа грозно растет и с шумом и дикими воплями направляется к Отель-де-Виль. С шумом, с барабанным боем или без него; во.т и Сент-Антуанское предместье подоткнуло подолы и, вооружившись палками, кочергами и даже проржавевшими пистолетами (без патронов), вливается в общий поток. Этот шум долетает со скоростью звука до самых дальних застав. К семи часам этого промозглого октябрьского утра 5-го числа Ратуша видит чудеса. И случается так, что там уже собралась толпа мужчин, которые с криками теснятся вокруг какого-то национального патруля и булочника, схваченного за обвешивание. Они уже там, и уже спущена веревка с фонаря, так что чиновники вынуждены тайно выпустить мошенника-булочника через задний ход и даже послать «во все округа» за подкреплением.

Грандиозное зрелище, говорит Камиль, представляло множество Юдифей, всего от восьми до десяти тысяч, бросившихся на поиски корня зла! Оно должно было внушать страх, было смешным и ужасным и совершенно неуправляемым. В такой час переутомившиеся триста еще не подают признаков жизни, нет никого, кроме нескольких чиновников, отряда национальных гвардейцев и генерал-майора Гувьона. Гувьон сражался в Америке за гражданские свободы, это человек, храбрый сердцем, но слабый умом. Он находится в этот момент в своем кабинете, успокаивая Майяра, сержанта Бастилии, который пришел, как и многие, с «представлениями». Не успевает он успокоить Майяра, как появляются наши Юдифи.

Национальные гвардейцы выстраиваются на наружной лестнице, опустив штыки, но десять тысяч Юдифей неудержимо рвутся вверх — с мольбами, с простертыми руками, только бы поговорить с мэром. Задние напирают на передних, и вот уже сзади, из мужских рук летят камни; Национальная гвардия принуждена делать одно из двух: либо очистить Гревскую площадь пушечными залпами, либо расступиться вправо и влево. Они расступаются, и живой поток врывается в Ратушу, наполняет все комнаты, кабинеты, устремляется все выше и выше, вплоть до самой каланчи; женщины жадно ищут оружие, ищут мэра, ищут справедливости; в это время те из них, кто лучше одет, ласково разговаривают с чиновниками, указывают на нищету этих несчастных женщин, а также на свои собственные страдания — некоторые даже очень интересного свойства7.



КОННЫЙ ПРИСТАВ МАЙЯР
Майяр по собственной инициативе — так как ни Гувьон, ни остальные не дали бы на это разрешения — хватает барабан, спускается по главной лестнице и выбивает громкие раскаты своего хитрого марша: «Вперед! На Версаль!» Как люди бьют в котел или сковороду, чтобы сбить в рой рассерженных пчел или растерянно летающих ос, и смятенные насекомые, услышав звуки, сбиваются вокруг — просто вокруг некоего руководителя, отсутствовавшего ранее, так и эти менады окружают находчивого Майяра, конного пристава из Шатле. Поднятые топоры замирают, аббат Лефевр оставлен полуповешенным: все бросаются с каланчи вниз, чтобы узнать, что это за барабанный бой. Станислас Майяр, герой Бастилии, поведет нас на Версаль? Слава тебе, Майяр, благословен ты будешь среди всех приставов! Идем же, идем!

Захваченные пушки привязаны к захваченным повозкам; в качестве канонира восседает мадемуазель Теруань* с пикой в руке и в шлеме на голове «с гордым взглядом и ясной прекрасной наружностью»; некоторые считают, что ее можно сравнить с Орлеанской девой, другим она напоминает «образ Афины Паллады»9. Майяр (его барабан продолжает рокотать) оглушительными криками провозглашен генералом. Майяр ускоряет вялый темп марша. Резко и ритмично отбивая такт, Майяр с трудом ведет по набережным свой рой менад. Такой рой не может идти в тишине! Лодочник останавливается на реке, все ломовые извозчики и кучера бегут, в окна выглядывают мужчины — женщины боятся, что их заставят идти. Зрелище зрелищ: скопище вакханок в этот окончательно формализованный век! Бронзовый Генрих взирает на них со своего Нового моста, монархический Лувр, Тюильри Медичи видят день, которого никто никогда не видел.

* Теруань де Мерикур — бывшая актриса, возглавившая поход женщин на Версаль и ставшая одним из популярных агитаторов на импровизированных уличных собраниях Парижа (см.: Манфред А.З. Великая французская революция. М., 1983. С. 79).

Вот Майяр со своими менадами выходит на Елисейские Поля (скорее Поля Тартара)*, и Отель-де-Виль почти не пострадал. Выломанные двери, аббат Лефевр, который больше не будет раздавать порох, три мешка денег, большая часть которых — ведь санкюлоты, хотя и умирающие с голоду, не лишены чести — будет возвращена10: вот и весь ущерб. Великий Майяр! Маленькое ядро порядка окружает его барабан, но поодаль бушует океан, потому что всякое отребье, мужского и женского пола, стекается к нему со всех сторон; и нет руководства, кроме его головы и двух барабанных палочек.

О Майяр, стояла ли когда-нибудь со времен самой первой войны перед каким-либо генералом задача, подобная той, которая стоит перед тобой в этот день? Вальтер Голяк** все еще трогает сердца, но Вальтер имел одобрение, имел пространство, чтобы маневрировать, и, кроме того, его крестоносцы были мужчины. Ты же, отвергнутый небом и землей, возглавляешь сегодня менад. Их бессвязное исступление ты должен незамедлительно преобразовать в связные речи, в действия толковые, а не исступленные. Не дай Бог тебе просчитаться! Прагматичное чиновничество со своим сводом законов о наказаниях ожидает тебя, а за твоей спиной менады уже подняли бурю. И уж раз они самому сладкоголосому Орфею отрубили голову и бросили ее в воды Пенея, что же они сделают с тобой, обделенным музыкальным и поэтическим слухом и лишь научившимся бить в обтянутый овечьей кожей барабан. Но Майяр не ошибся. Поразительный Майяр! Если бы слава не была случайностью, а история — извлечением из слухов, как знаменит был бы ты!

* Елисейские поля — в античной мифологии обитель блаженства, где пребывают души умерших мудрецов и героев.

** См. примечание на стр. 25 данного издания.

На Елисейских Полях происходят остановка и колебания, но для Майяра нет возврата. Он уговаривает менад, требующих оружия из Арсенала, что там нет никакого оружия, что самое лучшее — безоружное шествие и петиция Национальному собранию; он быстро выбирает или утверждает генеральш и капитанш над отрядами в десять и пятьдесят женщин и, установив подобие порядка, под бой около «восьми барабанов» (свой барабан он оставил), с бастильскими волонтерами в арьергарде снова выступает в путь.

Шайо, где поспешно выносят буханки хлеба, не подвергается разорению, не тронуты и севрские фарфоровые заводы. Древние аркады Севрского моста отзываются эхом под ногами менад, Сена с извечным рокотом катит свои волны, а Париж посылает вдогонку звоны набата и барабанную дробь, неразличимые в криках толпы и всплесках дождя. В Медон, в Сен-Клу, во все стороны расходятся вести о происходящем, и вечером будет о чем поговорить у камелька. Наплыв женщин все еще продолжается, потому что речь идет о деле всех дочерей Евы, всех нынешних и будущих матерей. Нет ни одной дамы, которой, пусть в истерике, не пришлось бы выйти из кареты и идти в шелковых туфельках по грязной дороге11. Так в эту мерзкую октябрьскую погоду, как стая бескрылых журавлей, движутся они своим путем через ошеломленную страну. Они останавливают любых путешественников, особенно проезжих и курьеров из Парижа. Депутат Ле Шапелье в элегантном одеянии из элегантного экипажа изумленно рассматривает их сквозь очки — он интересуется жизнью, но поспешно удостоверяет, что он депутат-патриот Ле Шапелье и, более того, бывший председатель Ле Шапелье, который председательствовал в ночь сошествия Святого Духа, и член Бретонского клуба с момента его образования. На это «раздается громкий крик: «Да здравствует Ле Шапелье!», и несколько вооруженных лиц вскакивают на передок и на запятки его экипажа, чтобы сопровождать его»12.

Тем не менее весть, посланная депешей Лафайетом или распространившаяся в слабом шуме слухов, проникла в Версаль окольными путями. В Национальном собрании, когда все заняты обсуждением текущих дел, сожалениями о предстоящих антинациональных пиршествах в зале Оперы, о колебаниях Его Величества, не подписывающего Права Человека, а ставящего условия и прибегающего к уловкам, Мирабо подходит к председателю, которым в этот день оказывается многоопытный Мунье, и произносит вполголоса: «Мунье, Париж идет на нас» (Mounier, Paris marche sur nous). — «Я ничего не знаю!» (Je n'en sais rien!) — «Можете верить этому или не верить, это меня не касается, но Париж, говорю вам, идет на нас. Скажитесь немедленно больным, идите во дворец и предупредите их. Нельзя терять ни минуты». — «Париж идет на нас? — отвечает Мунье желчным тоном. — Что ж, тем лучше! Тем скорее мы станем республикой», Мирабо покидает его, как всякий покинул бы многоопытного председателя, кинувшегося в неведомые воды с зажмуренными глазами, и повестка дня обсуждается как прежде.

Да, Париж идет на нас, притом не одни женщины Парижа! Едва Майяр скрылся из глаз, как послания месье де Гувьона во все округа и всеобщий набатный звон и барабанный бой начали давать результат. На Гревскую площадь быстро прибывают вооруженные национальные гвардейцы из всех округов, в первую очередь гренадеры из Центрального округа, это наши старые французские гвардейцы. Там уже «огромное стечение народа», толпятся жители Сент-Антуанского предместья, прошеные и непрошеные, с пиками и ржавыми ружьями. Гренадеров из Центрального округа приветствуют криками. «Приветствия нам не нужны, — мрачно отвечают они. — Нация была оскорблена, к оружию! Идем вместе за приказами!» Ага, вот откуда дует ветер! Патриоты и патрули теперь заодно!

Триста советников собрались, «все комитеты действуют». Лафайет диктует депеши в Версаль, в это время ему представляется депутация гренадеров Центрального округа. Депутация отдает ему честь и затем произносит слова, не лишенные толики смысла: «Мой генерал, мы посланы шестью ротами гренадер. Мы не считаем вас предателем, но считаем, что правительство предает нас; пора положить этому конец. Мы не можем повернуть штыки против женщин, которые просят хлеба. Народ в нищете, источник зла находится в Версале; мы должны разыскать короля и доставить его в Париж. Мы должны наказать фландрский полк и лейб-гвардию, которые дерзнули топтать национальные кокарды. Если король слишком слаб, чтобы носить корону, пусть сложит ее. Вы коронуете его сына, вы назовете Регентский совет, и все пойдет хорошо»13. Укоризненное изумление искажает лицо Лафайета, слетает с его красноречивых рыцарственных уст — тщетно. «Мой генерал, мы готовы пролить за вас последнюю каплю крови, но корень зла в Версале, мы обязаны пойти и привезти короля в Париж, весь народ хочет этого» (tout le peuple le veut).

«Мой генерал» спускается на наружную лестницу и произносит речь — опять тщетно. «В Версаль! В Версаль!» Мэр Байи, за которым послали сквозь потоки санкюлотов, пытается прибегнуть к академическому красноречию из своей золоченой парадной кареты, но не вызывает ничего, кроме хриплых криков: «Хлеба! В Версаль!», и с облегчением скрывается за дверцами. Лафайет вскакивает на белого коня и снова произносит речь за речью, исполненные красноречия, твердости, негодования, в них есть все, кроме убедительности. «В Версаль! В Версаль!» Так продолжается час за часом, на протяжении половины дня.

Великий Сципион-Американец ничего не может сделать, не может даже ускользнуть. «Черт возьми, мой генерал (Morbleu, mon general), — кричат гренадеры, смыкая ряды, когда конь делает движение в сторону, — вы не покинете нас, вы останетесь с нами!» Опасное положение: мэр Байи и члены муниципалитета заседают в Ратуше, «мой генерал» пленен на улице; Гревская площадь, на которой собрались тридцать тысяч солдат, и все Сент-Антуанское предместье и Сен-Марсо превратились в грозную массу блестящей и заржавленной стали, все сердца устремлены с мрачной решимостью к одной цели. Мрачны и решительны все сердца, нет ни одного безмятежного сердца, кроме, быть может, сердца белого коня, который гарцует, изогнув шею, и беззаботно грызет мундштук, как будто не рушится здесь мир с его династиями и эпохами. Пасмурный день клонится к закату, а девиз остается тем же: «В Версаль!»

И вдруг, зародившись вдали, накатывают зловещие крики, хриплые, отдающиеся в продолжительном глухом ропоте, звуки которого слишком напоминают «Фонарь!» (Lanterne!). А ведь нерегулярные отряды санкюлотов могут сами отправиться в путь со своими пиками и даже пушками. Несгибаемый Сципион решается наконец через адъютантов спросить членов муниципалитета: должен он идти в Версаль? Ему вручают письмо через головы вооруженных людей; шестьдесят тысяч лиц впиваются в него глазами, стоит полная тишина, не слышно ни одного вздоха, пока он читает. О Боже, он внезапно бледнеет! Неужели члены муниципалитета разрешили? «Разрешили и даже приказали» — поступить иначе он не может. Крики одобрения сотрясают небо. Все в строй, идем!

Время подходит, как мы посчитали, уже к трем часам. Недовольные национальные гвардейцы могут разок пообедать по-походному, но они единодушно, обедавшие и необедавшие, идут вперед. Париж распахивает окна, «рукоплещет», в то время как мстители под резкие звуки барабанов и дудок проходят мимо; затем он усядется в раздумье и проведет в ожидании бессонную ночь14. Лафайет на своем белом коне как можно медленнее объезжает строй и красноречиво взывает к рядам, продвигаясь вперед со своими тридцатью тысячами. Сент-Антуанское предместье с пиками и пушками обогнало его, разношерстная толпа с оружием и без него окружает его с боков и сзади. Крестьяне опять стоят, разинув рты. «Париж идет на нас» (Paris marche sur nous).

Глава шестая
В ВЕРСАЛЬ!
В это самое время Майяр остановился со своими покрытыми грязью менадами на вершине последнего холма, и их восхищенным взорам открылись Версаль и Версальский дворец и вся ширь королевского домена: вдаль, направо Марли и Сен-Жермен-ан-Ле и налево, вплоть до Рамбуйе, все прекрасно, все мягко окутано, как печалью, сероватой влажностью воздуха. А рядом, перед нами, Версаль, Новый и Старый, с широкой тенистой главной аллеей посередине, величественно-тенистой, широкой, в 300 футов шириной, как считают, с четырьмя рядами вязов, а дальше Версальский дворец, выходящий в королевские парки и сады, сверкающие озерца, цветники, лабиринты, Зверинец, Большой и Малый Трианон, жилища с высокими башнями, чудные заросшие уголки, где обитают боги этого низшего мира, но и они не избавлены от черных забот — сюда направляются изголодавшиеся менады, вооруженные пиками-тирсами!*

* Тирс (греч.) — жезл Вакха.

Да, сударыни, именно там, где наша прямая тенистая аллея пересекается, как вы заметили, двумя тенистыми аллеями по правую и по левую руку и расширяется в Королевскую площадь и Внешний дворцовый двор, именно там находится Зал малых забав. Именно там заседает верховное собрание, возрождающее Францию. Внешний двор, Главный двор, Мраморный двор, двор, сужающийся в двор, который вы можете различить или представить себе, и на самом дальнем его конце стеклянный купол, отчетливо сияющий, как звезда надежды, — это и есть Oeil de Boeuf. Именно там, и нигде больше, печется для нас хлеб! — «Но, сударыни, не лучше ли будет, если наши пушки и мадемуазель Теруань со всем военным снаряжением перейдут в задние ряды? Подателям прощений в Национальное собрание приличествует смиренность, мы чужие в Версале, откуда вполне явственно доносятся звуки набатов и барабанов! Надо также принять по возможности веселый вид, скрыв наши печали, может быть даже запеть? Горе, которому сочувствуют небеса, ненавидимо и презираемо на земле» — так советует находчивый Майяр, обращаясь к своим менадам с речью на холме около Версаля15.

Хитроумные предложения Майяра принимаются. Покрытые грязью мятежницы движутся по аллее «тремя колоннами» среди четырех рядов вязов, распевая «Генрих IV» на первую попавшуюся мелодию и выкрикивая: «Да здравствует король!» Версаль толпится по обеим сторонам, хотя с, вязов неумолимо капает, и провозглашает: «Да здравствуют наши парижанки!» (Vivent nos parisiennes!).

Гонцы и курьеры были высланы в направлении Парижа, как только распространились слухи, благодаря чему, к счастью, удалось разыскать короля, который отправился охотиться в Медонский лес, и доставить его домой, тогда и забили в барабаны и набаты. Лейб-гвардейцы, угрюмые, в промокших рейтузах, уже выстроены перед дворцовой решеткой и смотрят на Версальскую аллею. Фландрский полк, раскаивающийся за пиршество в Опере, тоже здесь. Здесь же и спешившиеся драгуны. И наконец, майор Лекуэнтр с теми, кого он смог собрать из версальской Национальной гвардии, хотя надо отметить, что наш полковник, тот самый граф д'Эстен, который страдал бессонницей, крайне несвоевременно исчез, предполагают, что в Oeil de Boeuf, и не оставил ни приказов, ни патронов. Швейцарцы в красных мундирах стоят под ружьем позади решетки. Там же, во внутренних покоях, собрались «все министры»: Сен-При, Помпиньян со своими «Сетованиями» и другие вместе с Неккером; они заседают и, подавленные, ожидают, что же будет.

Председатель Мунье, хотя он и ответил Мирабо: «Тем лучше» (Tant mieux) — и сделал вид, что не придает этому большого значения, охвачен дурными предчувствиями. Разумеется, эти четыре часа он не почивал на лаврах! Повестка дня продвигается: выглядит уместным направить депутацию к Его Величеству, чтобы он соизволил даровать «всецелое и безоговорочное одобрение» всем этим статьям нашей конституции, «условное одобрение», со всякого рода оговорками, не может удовлетворить ни богов, ни людей.

Это-то ясно. Но есть нечто большее, о чем никто не говорит, но что теперь все, хоть и смутно, понимают. Беспокойство, нерешительность написаны на всех лицах; члены Собрания перешептываются, неловко входят и выходят: повестка дня, очевидно, не отражает злобу дня. И наконец, от внешних ворот доносятся шелест и шарканье, резкие возгласы и перебранка, заглушаемые стенами, все это свидетельствует, что час пробил! Уже слышны толкотня и давка, и вот входит Майяр во главе депутации из пятнадцати женщин, с одежды которых капает грязь. Невероятными усилиями, всеми правдами и неправдами Майяру удалось убедить остальных подождать за дверями. Национальное собрание поэтому должно взглянуть прямо в лицо стоящей перед ним задаче: возрождающийся конституционализм имеет прямо перед собой санкюлотизм собственной персоной, кричащий: «Хлеба! Хлеба!»

Находчивый Майяр, преобразовавший исступление в связную речь, делает все возможное, укрощая одних и убеждая других; и впрямь, хоть и не воспитанный на ораторском искусстве, он умудряется действовать вполне успешно: при настоящем, ужасающем недостатке зерна депутация горожанок пришла из Парижа, как может видеть высокоуважаемое Собрание, чтобы подать прошение. В этом деле слишком очевидны заговоры аристократов: например, один мельник был подкуплен «банкнотой в 200 ливров», чтобы он не молол зерна, — его имени пристав Майяр не знает, но факт этот может быть доказан и во всяком случае не вызывает сомнений. Далее, как выясняется, национальные кокарды были растоптаны, некоторые носят или носили черные кокарды. Не подвергнет ли высокое Национальное собрание, надежда Франции, все эти вопросы своему мудрому безотлагательному обсуждению?

И изголодавшиеся, неукротимые менады к крикам «Черные кокарды!», «Хлеба! Хлеба!» добавляют крик «Да или нет?». Да, господа, если депутация к Его Величеству за «одобрением, всецелым и безоговорочным», выглядела уместной, насколько более уместна она теперь ввиду «прискорбного положения Парижа», ради успокоения этого возбуждения! Председатель Мунье с поспешно собранной депутацией, среди которой мы замечаем почтенную фигуру доктора Гильотена, торопится во дворец. Повестку дня продолжит вице-председатель; Майяр будет стоять рядом с ним, чтобы сдерживать женщин. Было четыре часа ужасного дня, когда Мунье вышел из Собрания.

О многоопытный Мунье, какой день! Последний день твоего политического бытия! Лучше бы было тебе сказаться «внезапно заболевшим», когда еще было время. Потому что посмотри, Эспланада на всем ее громадном протяжении покрыта группами оборванных, промокших женщин, патлатых негодяев-мужчин, вооруженных топорами, ржавыми пиками, старыми ружьями, «железными дубинками» (batons ferres), которые завершаются ножами или клинками (вид самодельного резака); все это похоже не на что иное, как на голодный бунт. Льет дождь, лейб-гвардейцы гарцуют между группами «под общий свист», возбуждая и раздражая толпу, которая, будучи рассеяна ими в одном месте, тотчас собирается в другом.

Бесчисленное количество оборванных женщин осаждает председателя и депутацию, настаивая, чтобы сопровождать его: разве сам Его Величество, выглянув из окна, не послал узнать, что мы хотим? «Хлеба и разговора с королем» (Du pain et parler au Roi), — был ответ. 12 женщин шумно присоединяются к депутации и идут вместе с ней через Эспланаду, через рассеянные группы, мимо гарцующих лейб-гвардейцев под проливным дождем.

Председателя Мунье, депутация которого пополнилась 12 женщинами, сопровождаемыми толпой голодных оборванцев, самого принимают за одну из таких групп: их разгоняют гарцующие гвардейцы; с большим трудом они снова сходятся по липкой грязи16. Наконец ворота открываются, депутации разрешают войти, включая и этих двенадцать женщин, из которых пять даже увидят в лицо Его Величество. Пусть же промокшие менады ожидают их возвращения со всем возможным терпением.

Глава седьмая
В ВЕРСАЛЕ
Но Афина Паллада в образе мадемуазель Теруань уже занялась фландрцами и спешившимися драгунами. Она вместе с наиболее подходящими женщинами проходит по рядам, разговаривает с серьезной веселостью, сжимает грубых вояк в патриотических объятиях, выбивает нежными руками ружья и мушкеты: может ли мужчина, достойный имени мужчины, напасть на голодных женщин-патриоток?

Писали, что Теруань имела мешки с деньгами, которые она раздавала фландрцам; но откуда она могла их взять? Увы, имея мешки с деньгами, редко садятся на повстанческую пушку. Клевета роялистов! Теруань имела лишь тот скудный заработок, который ей приносила профессия женщины, которой не повезло в жизни; у нее не было денег, только черные кудри, фигура языческой богини и одинаково красноречивые язык и сердце.

Тем временем начинает прибывать Сент-Антуанское предместье группами и отрядами, промокшими, угрюмыми, вооруженными пиками и самодельными резаками, так далеко их завела упорная народная мысль. Множество косматых фигур оказалось здесь: одни пришли совершить нечто, что они еще сами не знают, другие пришли, чтобы посмотреть, как это свершится! Среди всех фигур выделяется одна, громадного роста, в кирасах, хотя и маленького размера17, заросшая рыжими с проседью кудрями и длинной черепичного цвета бородой. Это Журдан, плутоватый торговец мулами, уже больше не торговец, а натурщик, превратившийся сегодня в искателя приключений. Его длинная черепичного цвета борода обусловлена данью моде, чем обусловлены его кирасы (если только он не работает каким-нибудь разносчиком, снабженным железной бляхой), вероятно, навсегда останется исторической загадкой. Среди толпы мы видим и другого Саула*: его называют Отец Адам (Pere Adam), но мы лучше знаем его как громогласного маркиза Сент-Юрюга, героя «вето», человека, который понес потери и заслужил их. Долговязый маркиз, несколько дней назад чудом уцелевший в аду штурма Бастилии, теперь как учитель на учеников с интересом поглядывает из-под своего зонтика. Все смешалось: Афина Паллада, занятая фландрцами; патриотическая версальская Национальная гвардия, лишенная патронов, брошенная полковником д'Эсте-ном и возглавленная майором Лекуэнтром; гарцующие лейб-гвардейцы, раздраженные, упавшие духом, в мокрых рейтузах, и, наконец, это разлившееся море возмущенных оборванцев — как при таком смешении может не быть происшествий?

* Саул (библ.) — первый царь Израильско-иудейского государства (конец XI в. до н. э.). В ветхозаветном повествовании воплощение правителя, ставшего «неугодным» Богу (I Царство, 8—31).

Смотрите, вот двенадцать депутаток возвращаются из дворца. Без председателя Мунье, но сияющие от радости, кричащие: «Жизнь за короля и его семью!» Видимо, у вас хорошие новости, сударыни? Наилучшие новости! Пятеро из нас были допущены во внутренние роскошные покои к самому королю. Вот этой тоненькой девице (она самая хорошенькая и лучше всех воспитана) — «Луизе Шабри, делающей статуэтки, ей всего 17 лет» — мы поручили выступить. И Его Величество глядел на нее, да и на всех нас, необыкновенно милостиво. А еще, когда Луиза, обращаясь к нему, чуть не упала в обморок, он поддержал ее своей королевской рукой и любезно сказал: «Она вполне стоит того» (Elle en valut bien la peine). Подумайте, женщины, что за король! Его слова — сплошное утешение, вот хоть эти: в Париж будут посланы продукты, если продукты еще есть на свете; хлеб будет так же доступен, как воздух; мельники должны молоть, сколько выдержат их жернова, иначе им придется плохо; все, что Спаситель французской свободы может исправить, все будет сделано.

Это хорошие новости, но слишком неправдоподобные для измокших менад! Доказательств-то ведь нет? Слова утешения — это всего лишь слова, которые никого не накормят. «О несчастные бедняки, вас предали аристократы, они обманули даже ваших собственных посланцев! Своей королевской рукой, мадемуазель Луиза? Своей рукой?! Ты, бесстыжая девка, заслуживающая такого названия — лучше не произносить! Да, у тебя нежная кожа, а наша загрубела от невзгод и промокла насквозь, пока мы ждали тебя под дождем. У тебя нет дома голодных детей, только гипсовые куколки, которые не плачут! Предательница! На фонарь!» — И на шею бедной хорошенькой Луизы Шабри, тоненькой девицы, только что опиравшейся на руку короля, не слушая ее оправданий и воплей, накидывают петлю из подвязок, которую за оба конца держат обезумевшие амазонки; она на краю гибели, но тут подлетают два лейб-гвардейца, с негодованием разгоняют толпу и спасают ее. Встреченные недоверием двенадцать депутаток спешат обратно во дворец за «письменным ответом».

Но взгляните, вот новый рой менад во главе с «бастильским волонтером Брюну». Они тоже пробиваются к решетке Большого дворца, чтобы посмотреть, что там происходит. Человеческое терпение, особенно если на человеке мокрые рейтузы, имеет пределы. Лейтенант лейб-гвардии месье де Савоньер на мгновение дает волю своему нетерпению, уже долго подвергавшемуся испытанию. Он не только разгоняет вновь подошедших менад, но и наступает конем на их главу месье Брюну и рубит или делает вид, что рубит его саблей; находя в этом большое облегчение, он даже преследует его; Брюну убегает, хотя и оборачиваясь на бегу и также обнажив саблю. При виде этой вспышки гнева и победы два других лейб-гвардейца (гнев заразителен, а немного расслабиться так утешительно) также дают себе волю, устремляются в погоню с саблями наголо, описывая ими в воздухе страшные круги. Так что бедному Брюну ничего не остается делать, как бежать еще быстрее; пробираясь между рядами, он не перестает размахивать саблей, как древний парфянин, и, более того, кричать во все горло: «Они нас убьют!» (On nous laisse assassiner!).

Какой позор! Трое против одного! Из рядов Лекуэнтра слышится громкий ропот, затем рев и, наконец, выстрелы. Рука Савоньера поднята для удара, пуля из ружья одного из солдат Лекуэнтра пронзает ее, занесенная сабля звенит, падая и не причиняя вреда. Брюну спасен, эта дуэль благополучно закончилась, но дикие боевые клики начинают раздаваться со всех сторон!

Амазонки отступают, жители Сент-Антуанского предместья наводят пушку, заряженную картечью; трижды подносят зажженный факел, и трижды ничего не следует — порох отсырел; слышатся голоса: «Остановитесь, еще не время!»18 Господа лейб-гвардейцы, вам дан приказ не стрелять, однако двое из вас хромают, выбитые из седла, а один конь убит. Не лучше ли вам отступить, чтобы пули не достали вас, а затем и вообще скрыться в стенах дворца? А что произойдет, если при вашем отступлении разрядится одно-два ружья по этим вооруженным лавочникам, которые не перестают орать и издеваться? Выпачканы грязью ваши белые кокарды огромного размера, и дай Бог, чтобы они сменились на трехцветные! Ваши рейтузы промокли, ваши сердца огрубели. Идите и не возвращайтесь!

Лейб-гвардейцы отступают, как мы уже намекнули, с той и с другой стороны раздаются выстрелы; они не пролили крови, но вызвали безграничное негодование. Раза три в сгущающихся сумерках они показываются у тех или иных ворот, но всякий раз их встречают бранью и пулями. Стоит показаться хоть одному лейб-гвардейцу, как его преследуют все оборванцы: например, бедного «месье де Мушетона из шотландского полка», владельца убитого коня, смогли прикрыть только версальские капитаны; вслед ему щелкали ржавые курки, разорвав в клочья его шляпу. В конце концов по высочайшему повелению лейб-гвардейцы, кроме нескольких, несущих караул, исчезают, как будто проваливаются сквозь землю, а под покровом ночи они уходят в Рамбуйе19.

Отметим также, что версальцы к этому времени обзавелись оружием; весь день некое официальное лицо ничего не могло найти, пока в эти критические минуты один патриотически настроенный сублейтенант не приставил пистолет к его виску и не сказал, что будет очень благодарен, если оружие найдется, что немедленно и было исполнено. И фландрцы, обезоруженные Афиной Палладой, тоже открыто заявили, что стрелять в мирных жителей они не будут, и в знак мира обменялись с версальцами патронами.

Санкюлоты теперь входят в число друзей и могут «свободно передвигаться», возмущаясь лейб-гвардией и усиленно жалуясь на голод.

Глава восьмая
НА ОДНОЙ И ТОЙ ЖЕ ДИЕТЕ
Но что же медлит Мунье, почему не возвращается со своей депутацией? Уже шесть, уже семь часов вечера, а Мунье все нет, и все нет «одобрения, всецелого и безоговорочного».

И смотрите, насквозь промокшие менады уже не депутацией, а всей толпой проникли в Собрание и позорнейшим образом нарушили публичные выступления и повестку дня. Ни Майяр, ни председатель не могут сдержать их пыл, и даже львиный рык Мирабо, которому они аплодируют, останавливает их ненадолго: то и дело они прерывают прения о возрождении Франции голосами: «Хлеба! Хватит этой болтовни!» Как нечувствительны оказались эти несчастные создания к проявлениям парламентского красноречия!

Откуда-то становится известно, что запрягаются королевские экипажи как будто бы для отъезда в Мец. Действительно, какие-то экипажи, то ли королевские, то ли нет, выезжают из задних ворот. Они даже предъявили или пересказали письменный приказ нашего версальского муниципалитета, который настроен монархически, а не демократически. Однако версальские патрули заставляют их вернуться, согласно строжайшему распоряжению неутомимого Лекуэнтра.

В эти часы майор Лекуэнтр действительно очень занят и потому, что полковник д'Эстен, невидимый, слоняется без дела в Oeil de Boeuf, невидимый или весьма относительно видимый в отдельные мгновения; и потому, что слишком верноподданный муниципалитет требует надзора, а на тысячи вопросов не следует распоряжений, ни гражданских, ни военных! Лекуэнтр распоряжается в версальской Ратуше; он ведет переговоры со швейцарцами и лейб-гвардейцами у решетки Большого двора; он появляется в рядах фландрского полка; он здесь, он там, он напрягает все силы, чтобы избежать кровопролития, чтобы помешать королевской семье бежать в Мец, а менадам разграбить Версаль.

На склоне дня мы видим, как он подходит к вооруженным группам из Сент-Антуанского предместья, слишком уж мрачно шатающимся вокруг зала Дворца малых забав. Они принимают его, образовав полукруг, причем двенадцать ораторов стоят около пушек с зажженными факелами, а жерла пушек направлены на Лекуэнтра: картина, достойная Сальватора!* Он спрашивает в сдержанных, но смелых выражениях: чего они хотят добиться своим походом на Версаль? Двенадцать ораторов отвечают кратко, но выразительно: «Хлеба и окончания всех этих дел» (Du pain et la fin des affaires). Когда окончатся «эти дела», ни майор Лекуэнтр, ни один смертный не может сказать; что же касается хлеба, то он спрашивает: «Сколько вас?» — узнает, что их шесть сотен и что по одному хлебу на каждого будет достаточно. Он отъезжает к муниципалитету, чтобы достать шестьсот хлебов.

* Сальватор Роза (1615—1673) — художник неаполитанской школы, автор известных батальных полотен.

Однако, настроенный монархически, муниципалитет этих хлебов не даст, скорее он даст две тонны риса — но только вопрос в том, будет это сырой или вареный рис? Но когда выясняется, что рис тоже годится, муниципалитет исчезает, испаряется, как провалились под землю те двадцать шесть долгополых в Париже; и, не оставив ни малейших следов риса, ни в сыром, ни в вареном виде, они также пропадают со страниц Истории!

Рис не появляется, надежды на пищу не оправдались, обмануты даже надежды на месть: разве месье де Мушетон из шотландского полка не был обманно спрятан, как мы говорили? За неимением ничего другого остается только убитый конь месье де Мушетона, валяющийся там, на Эспланаде! Обманутое, голодное Сент-Антуанское предместье бросается к убитому коню, освежевывает его, с криками жарит на кострах из заборов, калиток, любого дерева, которое можно найти, и по примеру древнегреческих героев протягивает руки к изысканно приготовленному блюду, каково бы оно ни было20. Другие оборванцы бродят с места на место, ища, что бы можно было съесть. Фландрцы отправляются в свои казармы, Лекуэнтр с версальца-ми — в свои; остаются лишь бдительные патрули, которым приказано быть бдительными вдвойне.

И так спускаются тени ночи, бурной, дождливой, и все дорожки теряются во тьме. Это самая странная ночь из всех виденных в этих местах, пожалуй, со времен Варфоломеевской ночи, когда Версаль, как пишет Бассомпьер, был еще жалким замком (chetif chateau). О, где лира какого-нибудь Орфея, чтобы поддержать в этих безумных толпах порядок прикосновениями к звучным струнам! Здесь же все кажется развалившимся, распавшимся в зияющей пропасти. Как при гибели мира, самое высокое пришло в соприкосновение с самым низменным: отребье Франции осаждает короля Франции; дубинки-резаки подняты вокруг короны, но не для ее защиты! Наряду с обвинениями кровожадных лейб-гвардейцев, настроенных против нации, слышен глухой ропот, в котором упоминается имя королевы.

Двор, совершенно бессильный, дрожит в страхе; его настроение меняется вместе с настроением Эспланады, меняется в зависимости от тональности слухов из Парижа. Слухи приходят безостановочно, предвещая то мир, то войну. Неккер и все министры совещаются, но без малейшего результата. Oeil de Boeuf охвачен бурей слухов: мы бежим в Мец, мы не бежим в Мец. Королевские экипажи опять пытаются выехать, хотя бы для пробы, и опять их возвращают патрули Лекуэнтра. За шесть часов не принято ни одного решения, даже одобрения, всецелого и безоговорочного.

За шесть часов? Увы, тот, кто не может в таких обстоятельствах принять решение за шесть минут, должен отказаться от всего: за него уже все решила судьба. Тем временем менады и санкюлоты совещаются с Национальным собранием; там становится все более и более шумно. Мунье не возвращается, власти не показываются: в настоящее время власть во Франции принадлежит Лекуэнтру и Майяру. Так вот какова мерзость безысходного отчаянья, она наступила нежданно, хотя была неизбежна и давно предсказана! Но для слепцов любая вещь неожиданна. Нищета, которая долгие века не имела ни защитника, ни помощника, теперь будет помогать себе сама и говорить сама за себя. Язык же, один из самых грубых, будет таким, каким он только и может быть, — вот этим!

В восемь часов к нашему Собранию возвращается — нет, не депутация, а доктор Гильотен, возвещающий, что она вернется, а также что есть надежда на одобрение, всецелое и безоговорочное. Он сам принес королевское послание, утверждающее и приказывающее осуществить самое свободное «распределение зерна». Менады от всего сердца рукоплещут королевскому посланию. В соответствии с этим Собрание принимает декрет, также воспринятый менадами восторженно: только не лучше бы было, если бы благородное Собрание догадалось установить твердую цену на хлеб — 8 су за восьмушку и цену на мясо — 6 су за фунт? Это предложение вносят множество мужчин и женщин, которых пристав Майяр уже не может сдержать; верховному Собранию приходится выслушать его. Пристав Майяр и сам уже не всегда осторожен в своих речах; когда же ему делают замечание, он извиняется, ссылаясь с полным основанием на необычность обстоятельств21.

Но наконец и этот декрет утвержден, а беспорядок все продолжается, члены Собрания постепенно рассеиваются, председатель Мунье не возвращается — что еще может сделать вице-председатель, как не раствориться самому? Под таким давлением Собрание тает, или, говоря официальным языком, заседание переносится на следующий день. Май-яра посылают в Париж с королевским «Указом о зерне» в кармане, его и нескольких женщин — в экипажах, принадлежащих королю. Туда же еще раньше отправилась стройная Луиза Шабри с «письменным ответом», за которым возвращались двенадцать депутаток. Стройная сильфида отправилась по темной, грязной дороге: ей нужно столько всего рассказать, ее бедные нервы так потрясены, что двигается она чрезвычайно медленно, впрочем, как и все в этот день по этой дороге. Председателя Мунье все еще нет, как нет и одобрения, всецелого и безоговорочного, хотя прошли наполненные событиями шесть часов, хотя курьер за курьером сообщает, что приближается Лафайет. Приближается с войной или миром? Пора и дворцу наконец решиться на то или другое, пора и дворцу, если он собирается жить, показать, что он жив.

Наконец прибывает Мунье, победоносный, радостный, после столь долгого отсутствия, неся с трудом полученное одобрение, которое, увы, сейчас уже не имеет большого значения. Представьте изумление Мунье, когда он обнаруживает, что его сенат, который он рассчитывал восхитить одобрением, всецелым и безоговорочным, полностью исчез, а его место занял сенат менад! Как обезьяна Эразма* подражала его бритью при помощи щепочки, так и эти амазонки с шутовской торжественностью путанно пародируют Национальное собрание. Они выдвигают предложения, произносят речи, принимают указы, все это вызывает по меньшей мере громкий смех. Все галереи и скамьи заполнены, могучая рыночная торговка восседает в кресле Мунье. Не без трудностей, при помощи приставов и убеждений Мунье прокладывает путь к председательнице; прежде чем сложить с себя обязанности, торговка заявляет, что в первую очередь она, да и весь ее сенат, как мужского, так и женского пола, сильно страдает от голода (и впрямь, что такое один жареный боевой конь на такое количество народа?).

Опытный Мунье в этих обстоятельствах принимает двусмысленную резолюцию: собрать вновь членов Собрания барабанным боем, а также раздобыть запас продовольствия. Быстроногие гонцы летят ко всем булочникам, поварам, пирожникам, виноторговцам, рестораторам; по всем улицам бьют барабаны, сопровождаемые пронзительными голосистыми призывами. Они появляются — появляются члены Собрания, и, что еще лучше, появляется продовольствие. Последнее доставляется на подносах и тачках: хлебы, вино, большой запас колбас. Корзины с яствами плавно передаются по скамьям: «и не было ни для кого недостатка в равной доле еды», как сказал отец эпоса**, — самое необходимое в этот момент22.

* Эразм Роттердамский (1469—1536) — писатель-гуманист.

** Гомер.

Постепенно около сотни членов Собрания окружают кресло Мунье, а менады освобождают им немного места: внимайте Одобрению, всецелому и безоговорочному, и приступим в соответствии с повесткой ночи к «обсуждению Уложения о наказаниях». Все скамьи переполнены, в темных галереях, еще более темных от немытых голов, заметно странное «сверкание» — от неожиданно появившихся резаков23. Прошло ровно пять месяцев с того дня, когда эти самые галереи были заполнены красавицами, украшенными драгоценностями и высокими плюмажами, роняющими ослепительные улыбки, а теперь? Так далеко мы зашли в возрождении Франции! Не зря считается, что родовые муки самые страшные! Нет никакой возможности удержать менад от замечаний; они интересуются: «Какая польза от Уложения о наказаниях? То, что нам надо, — это хлеб». Мирабо оборачивается и львиным рыком увещевает их; менады рукоплещут, но снова вмешиваются. Вот так они, жуя жесткую колбасу и обсуждая Уложение о наказаниях, превращают эту ночь в кошмар. Чем это кончится? Но сначала должен прибыть Лафайет со своими тридцатью тысячами; он больше не может оставаться вдалеке, и все ожидают его, как вестника судьбы.


ЛАФАЙЕТ
Ближе к полуночи на холме загораются огни — огни Лафайета! Раскаты его барабанов достигают Версальской аллеи. С миром или с войной? Терпение, друзья! Ни с тем, ни с другим. Лафайет пришел, но катастрофа еще не наступила.

Он столько раз останавливался и произносил речи по пути, что потратил на дорогу в четыре лиги девять часов. В Монтрейле, неподалеку от Версаля, все войско вынуждено было задержаться, чтобы глубокой ночью под проливным дождем дать с поднятой рукой торжественную клятву в уважении к королю и в верности Национальному собранию. Медленный переход успел смирить гнев, жажда мести стихла от усталости и мокрой одежды. Фландрский полк снова встал под ружье, но фландрцы превратились теперь в таких патриотов, что их уже не требуется «наказывать». Изнуренные дорогой батальоны останавливаются в аллее, у них нет сейчас более настоятельного желания, нежели укрыться от дождя и отдохнуть.

Беспокоится председатель Мунье, беспокоится дворец. Из дворца прислано приглашение: не будет ли месье Мунье любезен вернуться туда с новой депутацией как можно скорее; это по крайней мере объединит оба наши беспокойства. Тем временем беспокоящийся Мунье сам от себя уведомляет генерала, что Его Величество милостиво даровал нам одобрение, всецелое и безоговорочное. Генерал во главе небольшой передовой колонны мимоходом отвечает, произнеся несколько неопределенных, но любезных слов национальному председателю, бросает беглый взгляд на это смешанное Национала ное собрание, а затем направляется прямо к дворцу. Его сопровождают два члена парижского муниципалитета: они были избраны из трехсот для этой цели. Его пропускают через запертые снаружи и внутри ворота, мимо караульных и привратников в королевские покои.

Весь двор, женщины и мужчины, толпится у него на пути, чтобы прочитать свою судьбу на его челе, на котором написана, как говорят историки, смесь «печали, преданности и отваги», что производит странное впечатление24. Король в сопровождении монсеньеров, министров и маршалов уже ожидает его. Он «пришел, чтобы сложить свою голову ради безопасности головы Его Величества», как высокопарно выражается он. Два члена муниципалитета излагают желание Парижа — всего четыре пункта вполне мирного характера. Первое, чтобы честь охранять его священную персону была возложена на Национальную гвардию, например на гренадеров Центрального округа, которые, будучи французскими гвардейцами, привыкли нести эту обязанность. Второе, чтобы было получено продовольствие, если возможно. Третье, чтобы в тюрьмы, переполненные политическими преступниками, были назначены судьи. Четвертое, чтобы Его Величество соизволил переехать и жить в Париже. На все пожелания, кроме четвертого, Его Величество охотно соглашается; можно сказать, что он еще раньше выполнил их. На четвертое же нужно сказать только «да» или «нет»; с каким бы удовольствием он сказал «да» и «нет»! Но в любом случае, благодарение Богу, разве они не расположены исключительно миролюбиво? Еще есть время на размышления. Самая страшная опасность, по-видимому, миновала!

Лафайет и д'Эстен выставляют стражу, гренадеры Центрального округа занимают кордегардию, где они в качестве французских гвардейцев размещались раньше, тем более что ее последние злополучные обитатели, лейб-гвардейцы, почти все ушли в Рамбуйе. Таков распорядок на наступающую ночь, и он принесет в эту ночь достаточно зла. После этого Лафайет и два члена муниципалитета с высокопарной любезностью отбывают.

Свидание было так коротко, что Мунье и его депутация еще не добрались до дворца. Так коротко и так удовлетворительно. Камень свалился у каждого с сердца. Прекрасные придворные дамы громко объявляют, что этот Лафайет, сколь он ни противен, на этот раз их спаситель. Даже старые девы соглашаются с этим, те самые тетки короля, Graille и ее сестры, о которых мы упоминали. Слышали, что королева Мария Антуанетта несколько раз повторила то же самое, Она одна среди всех женщин и всех мужчин в этот день имела мужественный вид высокомерного спокойствия и решимости. Она одна твердо понимала, что она собирается делать; дочь Терезы смеет делать то, что она собирается, даже если вся Франция будет угрожать ей, а собирается она оставаться там, где ее дети, где ее муж.

К трем часам утра все устроено: выставлена стража, гренадеры Центрального округа после произнесения речей размещены в своей старой кордегардии, перед швейцарцами Я немногими оставшимися лейб-гвардейцами тоже произнесены речи. Измученные дорогой парижские батальоны, предоставленные «версальскому гостеприимству», спят в свободных постелях в свободных казармах, кофейнях, пустых церквах. По пути в церковь Сен-Луи на улице Сартори один из отрядов пробудил бедного Вебера от его беспокойных снов. За этот день Вебер набрал полный жилетный карман пуль: «200 пуль и два рожка с порохом!» — в то время жилеты были настоящими жилетами, и передние полы спускались до колен. Вот, сколько пуль набрал он в течение дня, но не имел случая использовать их; он поворачивается с боку на бок, проклиная неверных бандитов, произносит одну-две молитвы и снова засыпает.

Наконец Национальное собрание выговорилось; по предложению Мирабо обсуждение Уложения о наказаниях прерывается и заседание на сегодня прекращается. Менады и санкюлоты ютятся в кордегардиях, казармах фландрцев, где горят веселые огни, а если там не хватило места, то в церквах, присутственных местах, сторожках — повсюду, где может приютиться нищета. Беспокойный день выкричался и затих, еще не пострадала ни одна жизнь, кроме жизни коня. Мятежный хаос дремлет, окружив дворец, как океан вокруг водолазного колокола, в котором пока еще нет ни одной трещины.

Глубокий сон без разбора охватил и высших, и низших, остановив большинство событий и стремлений, даже гнев и голод. Мрак покрывает землю. Только вдали, на северо-востоке, Париж разрезает темную влажную ночь своим желтоватым сиянием. Там все освещено, как ушедшими июльскими ночами, улицы пустынны из-за страха войны, муниципалитет бодрствует, перекликаются патрули хриплыми голосами: «Кто идет?» Сюда, как мы узнаем, в этот самый час приходит наша бедная стройная Луиза Шабри с вконец расстроенными нервами. Сюда прибывает и Майяр примерно спустя час — «около четырех часов утра». Они один за другим докладывают бодрствующему Отель-де-Виль все, что могут сказать утешительного, и на рассвете на больших утешительных плакатах это будет доведено до сведения всех людей.

Лафайет в Отель-де-Ноай, неподалеку от дворца, закончив речи, совещается со своими офицерами: к пяти часам утра единодушно признается, что лучший совет для человека, измученного усталостью и более двадцати часов подряд не знавшего отдыха, — это броситься на кровать и немного отдохнуть.

Вот так завершилось первое действие, или восстание женщин. Какой оборот примет дело завтра? Завтрашний день, как и всегда, в руках судьбы! Но можно надеяться, что Его Величество соблаговолит переехать в Париж с полным почетом; в крайнем случае он может посетить Париж. Антинационально настроенные лейб-гвардейцы здесь и повсюду должны принести национальную присягу, должны дать удовлетворение трехцветной кокарде; фландрцы принесут присягу. Вероятно, будет много присяг, неизбежно множество публичных речей, и пусть с помощью речей и клятв все это дело уладится каким-нибудь прекрасным образом.

Или же все произойдет другим, совсем не прекрасным образом, благоволение короля будет не почетным, а вынужденным, позорным? Беспредельный хаос мятежа сжимается вокруг дворца, как океан вокруг водолазного колокола, и может просочиться в любую трещинку. Дайте только собравшейся мятежной массе найти щелку! И она ринется внутрь, как бесконечный вал прорвавшейся воды или, скорее, как горючей, самовоспламеняющейся жидкости, например скипидарно-фосфорного масла — жидкости, известной Спиноле-Сан-теру!


КОРОЛЬ РАЗРЕШАЕТ ВОЙТИ
Сумрачный рассвет нового дня, сырого и холодного, едва успел забрезжить над Версалем, когда по воле судьбы один лейб-гвардеец выглянул в окно в правом крыле дворца, чтобы посмотреть, что происходит на небе и на земле. Оборванцы мужчины и женщины бродят у него на глазах. Вполне понятно, что пустой желудок способствует раздражительности; вероятно, он не может сдержать срывающегося с языка ругательства в их адрес, и уж совсем никак не может он сдерживать ответные ругательства.

Дурные слова порождают еще худшие, пока не будет сказано самое скверное, и тогда наступает очередь дурных дел. Получил ли сквернословящий лейб-гвардеец еще большее сквернословие в ответ (что было совершенно неизбежно), зарядил ли свое ружье и пригрозил стрелять или действительно выстрелил? Если бы кто-нибудь это знал! Считается, что это так, а по нашему мнению, это маловероятно. Но как бы то ни было, вопя от негодования на угрозу, оборванцы кидаются ломать решетки, одна из них (некоторые пишут, что это была всего-навсего цепь) поддается; оборванцы врываются в Большой двор, вопя еще громче.

Ругавшийся лейб-гвардеец, а с ним и другие лейб-гвардейцы теперь действительно открывают огонь, у одного из людей перебита рука. Лекуэнтр скажет в своем показании, что «господин Карден, безоружный национальный гвардеец, был заколот кинжалом»25, но посмотрите, бедный Жером Леритье, он тоже безоружный национальный гвардеец, «столяр, сын седельщика из Парижа» с юношеским пушком на подбородке, действительно смертельно ранен, он падает на мостовую, обрызгивая ее мозгом и кровью! Прими, Господи, его душу! Более дикий, чем на ирландских похоронах, поднимается вопль, вопль скорби и жажды отмщения. В одно мгновение ворота внутреннего и следующего, называемого Мраморным двора взломаны или взяты приступом и распахнуты. Мраморный двор тоже затоплен толпой: вверх по Большой лестнице, вверх по всем лестницам и через все входы вливается живой поток! Дешютт и Вариньи, два стоявших в карауле лейб-гвардейца, растоптаны и заколоты сотнями пик. Женщины хватают ножи или любое другое оружие и, подобно фуриям, обезумевшие, врываются внутрь, другие женщины поднимают тело застреленного Жерома и кладут его на мраморные ступени — отсюда будет вопиять посиневшее лицо и размозженная голова, замолкшая навеки.

Горе всем лейб-гвардейцам, ни одному не будет пощады! На Большой лестнице Миомандр де Сен-Мари, «спустившись на четыре ступени», уговаривает ласковыми словами ревущий ураган. Его товарищи вырывают его за полы мундира и перевязи в буквальном смысле слова из пасти смерти и захлопывают за собой дверь. Но она продержится лишь несколько мгновений, деревянные панели разлетаются вдребезги, как глиняный горшок. Не помогают никакие заслоны: бегите скорее, лейб-гвардейцы, неистовый мятеж, как Дикая охота*, гонится по вашим пятам!

* В германской мифологии сонм призраков и злых духов, проносящихся по небу во время бури.

Объятые ужасом лейб-гвардейцы бегут, запирая за собой двери, загораживая их, но погоня продолжается. Куда? Из зала в зал. О ужас! Она повернула к покоям королевы, где в дальней комнате королева сейчас спокойно спит. Пять часовых мчатся через длинную череду покоев, вот они громко стучат в последнюю дверь: «Спасайте королеву!» Дрожащие женщины бросаются в слезах на колени, им отвечают: «Да, мы все умрем, а вы спасайте королеву!»

Теперь, женщины, не дрожите, поспешайте: слышите, уже другой голос у первой двери кричит: «Спасайте королеву!», и дверь захлопывается. Это голос отважного Миомандра выкрикивает второе предупреждение. Он прорвался сквозь неминуемую смерть, чтобы успеть предупредить, и теперь, успев, встречает неминуемую смерть лицом к лицу. Храбрый Тардье дю Репер, помогавший ему в этом отчаянном деле, сражен пиками, его с трудом вытаскивают еще живым его товарищи. Миомандр и Тардье, пусть же живут имена этих двух лейб-гвардейцев, как пристало именам отважных людей.

Дрожащие фрейлины, одна из которых издали разглядела Миомандра и услышала его, торопливо одевают королеву, но не в парадное платье. Она бежит, спасая свою жизнь, через Oeil de Boeuf, в парадный вход которого уже ломится мятеж, и вот она в покоях короля, в объятиях короля, она прижимает к себе детей среди немногих, оставшихся верными. Рожденная управлять империями, она разражается материнскими слезами: «О, друзья мои, спасите меня и моих детей!» Грохот мятежных топоров, ломающих двери, доносится через Oeil de Boeuf. Какое мгновение!

Да, друзья, гнусное, ужасное мгновение, позорное равно для правителей и управляемых, в которое и правители и управляемые позорно удостоверяют, что их взаимоотношениям пришел конец. Ярость, кипевшая в 20 тысячах душ в последние 24 часа, вспыхнула пламенем, тело Жерома с размозженной головой лежит там, как тлеющий уголь. Как мы уже сказали, бескрайняя стихия ворвалась внутрь, бурным потоком затопляя все коридоры и все ходы.

Тем временем почти все несчастные лейб-гвардейцы загнаны в Oeil de Boeuf. Они могут умереть там, на пороге королевских покоев, но они мало что могут сделать, чтобы защитить короля и его семью. Они придвигают скамьи, любую мебель к дверям, по которым грохочет топор мятежников. Погиб ли отважный Миомандр там, у внешних дверей покоев королевы? Нет, его, израненного, исколотого, изрубленного, бросили умирать, но он тем не менее приполз сюда и будет жить, чествуемый верноподданной Францией. Отметим также прямое противоречие многому из того, что говорилось и пелось: мятежники не ворвались в двери, которые он защищал, но поспешили в другое место, на поиски новых лейб-гвардейцев26.

Несчастные лейб-гвардейцы с их пирами Фиеста в Опере! Их счастье, что мятежники вооружены только пиками и топорами, а не настоящими осадными орудиями! Двери дрожат и трещат. Должны ли все лейб-гвардейцы позорно погибнуть вместе с королевской семьей? Дешютт и Вариньи, убитые при первом натиске, были обезглавлены в Мраморном дворе — принесены в жертву манам* Жерома; эту обязанность охотно выполнил Журдан с черепичного цвета бородой и спросил: «Нет ли еще?» С дикими песнопениями они ходят вокруг тела другого пленного: не засучит ли Журдан рукава еще раз?

* В римской мифологии боги загробного мира, позднее — обожествленные души предков.

Все яростнее и яростнее бушует мятеж, грабя, когда не может убивать; яростнее и яростнее грохочет он в Oeil de Boeuf, что может теперь помешать ему на его пути? Внезапно он прекращается, прекращается грохот топоров! Дикая толкотня, топот и крики стихают, наступает тишина, в которой приближаются мерные шаги и раздается дружеский стук в дверь: «Мы гренадеры Центрального округа, бывшие французские гвардейцы. Откройте нам, господа лейб-гвардейцы, мы не забыли, как вы спасли нас при Фонтенуа!»27 Дверь открывается, капитан Гондран и гренадеры Центрального округа входят и попадают в объятия своих боевых товарищей, которые возвращены к жизни.

Непостижимы эти сыны Адама! Ведь гренадеры Центрального округа покинули дома для того, чтобы «наказать» этих самых лейб-гвардейцев, а теперь бросились спасать их от наказания. Память об общих опасностях, о былой взаимопомощи смягчила грубые сердца, грудь прижимается к груди в объятиях, а не в смертельной схватке. На мгновение в дверях своих покоев показывается король: «Пощадите моих лейб-гвардейцев!» «Будем братьями!» — восклицает капитан Гондран, и они снова выбегают с опущенными штыками, чтобы очистить дворец.

Теперь является и Лафайет, неожиданно поднятый, но не от сна (он еще не смыкал глаз), изливая потоки страстного красноречия и быстрых военных команд. Подходят пробужденные по тревоге трубами и барабанами национальные гвардейцы. Смертельная опасность миновала; первая вспышка мятежа, сверкнувшая в небе, погашена и горит теперь хотя и незатушенная, но уже без пламени, как тлеющие угли, и может угаснуть. Покои короля в безопасности. Министры, чиновники и даже некоторые верноподданные депутаты Национального собрания собираются вокруг своих Величеств. После рыданий и растерянности паника постепенно затихает и уступает место, составлению планов и советам, лучшим или худшим.

Но представьте себе на момент, что вы смотрите из королевских окон! Рокочущее море людей затопило оба двора и грозно волнуется около всех входов: женщины-менады, рассвирепевшие мужики, обезумевшие от желания пограбить, взбесившиеся негодяи, жаждущие мести! Чернь сбросила свой намордник и теперь бешено лает, как трехголовый пес Эреба. 14 лейб-гвардейцев ранены, два убиты и, как мы видели, обезглавлены; Журдан вопрошает: «Стоило ли идти так далеко всего из-за двух?» Несчастные Деютт и Вариньи! Печальна их участь. Внезапно сметены они в пропасть, как внезапно сметает людей лавина на склонах гор, разбуженная не ими, разбуженная далеко в стороне совсем другими людьми! Когда дворцовые часы били последний раз, они оба лениво вышагивали взад и вперед, держа ружья на плече и думая только о том, скоро ли снова пробьют часы. Часы пробили, но они не услышат их. Лежат их обезображенные тела, их головы воздеты «на пики двенадцати футов длиной» и проносятся по улицам Версаля, а к полудню достигнут парижской заставы — страшное противоречие огромным успокаивающим плакатам, которые выставлены здесь!

Другой пленный лейб-гвардеец кружит вокруг трупа Жерома, испуская что-то похожее на боевые кличи индейца; рыжебородый человек с засученными рукавами машет окровавленным топором, и в этот момент появляются Гондран и гренадеры: «Товарищи, не хотите ли посмотреть, как будет хладнокровно зарезан человек?» «Прочь, мясники!» — отвечают они, и бедный лейб-гвардеец свободен. Озабоченно бегает Гондран, озабоченно бегают гвардейцы и капитаны, освобождая коридоры, разгоняя отребье и грабителей, очищая весь дворец. Угроза жестокой резни устранена, тело Жерома перенесено в Ратушу для проведения следствия, пламя мятежа затухает, превращаясь в умеренное, безопасное тепло.

Как и всегда при общем взрыве массовых страстей, смешиваются невероятные вещи самого разного толка: забавное, даже смешное, соседствует с ужасным. Вдали за волнующимся морем людских голов можно разглядеть оборванцев, гарцующих на лошадях, уведенных из королевских конюшен. Это просто грабители, потому что к патриотам всегда в некоторой пропорции примешиваются откровенные воры и негодяи. Гондран отобрал у них их добычу из дворца, поэтому они поспешили на конюшни и забрали лошадей. Но благородные кони Диомеда*, судя по рассказу Вебера, вознегодовали на столь презренную ношу и, вскидывая свои царственные крупы, вскоре сбросили почти всю ее среди взрывов хохота; потом они были пойманы. Конные гвардейцы позаботились об остальных.

И все еще сохраняются трогательные последние проявления этикета, который до конца погибнет не здесь, в этом сокрушительном набеге киммерийцев**; подобно тому как домашний сверчок мог бы стрекотать при трубных звуках в день Страшного суда, так какой-то церемониймейстер (может быть, де Брезе) провозглашает, когда Лафайет в эти ужасные минуты пробегает мимо него во внутренние покои короля: «Монсеньер, король разрешает вам войти», поскольку возможности остановить его нет!28

* В греческой мифологии Диомед, царь Фракии, кормил своих коней мясом чужеземцев.

** Племена Северного Причерноморья, которые в VIII—VII вв. до н. э. разорили Малую Азию.

Глава одиннадцатая
ИЗ ВЕРСАЛЯ
Парижская Национальная гвардия тем временем, полностью вооруженная, очистила дворец и заняла прилегающее к нему пространство, вытеснив патриотов по большей части в Большой двор и даже в наружный двор.

Лейб-гвардейцы, как можно заметить, теперь действительно «надели национальные кокарды»: они выглядывают в окна и выходят на балконы с высоко поднятыми в руках шляпами, и на каждой шляпе видна огромная трехцветная кокарда, они срывают свои перевязи в знак того, что сдаются, и кричат: «Да здравствует нация!», на что доблестное сердце не может не ответить: «Да здравствует король! Да здравствует лейб-гвардия!» Его Величество сам показался на балконе вместе с Лафайетом и появляется вновь. Из всех глоток вырывается приветствие: «Да здравствует король!», но из какой-то одной глотки вырывается: «Короля в Париж!»

По требованию народа появляется и Ее Величество, хотя это сопряжено с опасностью; она выходит на балкон вместе со своими маленькими мальчиком и девочкой. «Не надо детей!» — кричат голоса. Она мягко отодвигает детей назад и стоит одна, спокойно сложив руки на груди. «Если я должна умереть, — сказала она, — я готова умереть». Такое спокойствие и мужество производят впечатление. Лафайет с присущей ему находчивостью и высокопарной рыцарственностью берет прекрасную руку королевы и, почтительно преклонив колено, целует ее. Тогда народ кричит: «Да здравствует королева!»

Тем не менее бедный Вебер «видел» (или ему показалось, что он видел, потому что едва ли треть наблюдений бедного Вебера в эти истерические дни может выдержать проверку), «как один из негодяев навел свое ружье на Ее Величество» с намерением или без оного выстрелить, но другой из этих негодяев «сердито выбил ружье из его рук». . Таким вот образом все, в том числе и королева, и даже капитан лейб-гвардейцев, стали частью нации! Сам капитан лейб-гвардейцев спускается вместе с Лафайетом, на шляпе этого кающегося грешника красуется огромная трехцветная кокарда, размером с суповую тарелку или подсолнух, ее видно даже в наружном дворе. Громким голосом он произносит присягу нации, приподняв шляпу; при виде этого все войско с криками поднимает шляпы на штыках. Сладостно примирение сердцам людей. Лафайет принял присягу у фландрцев, он принимает присягу у оставшихся лейб-гвардейцев в Мраморном дворе, народ сжимает их в объятиях: «О братья, зачем вы принудили нас убивать? Смотрите, вам рады, как вернувшимся блудным сынам!» Бедные лейб-гвардейцы, теперь национальные и трехцветные, обмениваются киверами, обмениваются оружием; должны установиться мир и братство. И снова раздается: «Да здравствует король!», а также «Короля в Париж!» — и уже не из одной глотки, но из всех сразу.

Да, «короля в Париж», а как иначе? Сколько бы ни совещались министры, сколько бы ни качали головами национальные депутаты, но другого выхода нет. Вы принудили его переехать добровольно. «В час дня!» — уверяет Лафайет во всеуслышание, и всеобщий мятеж с безмерным ликованием и выстрелами из всех ружей, чистых и ржавых, больших и маленьких, какие только есть, отвечает на его уверения. Что за залп! Он был слышен за несколько лиг, как раскаты грома в день Страшного суда; залп этот катится вдаль, в тишину столетий. И с тех пор Версальский дворец стоит опустелый, погруженный в тишину, заросли травой его широкие дворы, слышащие только стук мотыги садовника. Проходят времена и поколения, смешиваясь в этом Гольфстриме; и у зданий, как и у зодчих, своя судьба*.

* Парафраз латинского изречения: Habent sua fata libelli (Книги имеют свою судьбу). Теренциан Мавр. О буквах, слогах и размерах, 1286.

Так до часу дня будут заняты все три группы: Национальное собрание, национальное отребье, национальные роялисты. Отребье ликует, женщины наряжаются в трехцветное тряпье. Более того, с материнской заботой Париж выслал своим мстителям достаточное количество «повозок с хлебом», которые были встречены с радостными криками и поглощены с благодарностью. В свою очередь мстители рыщут в поисках хлебных запасов, нагружают 50 повозок, так что национальный король, вероятный провозвестник всяческих благ, на этот раз становится явным подателем изобилия.

Так санкюлоты сделали короля своим пленником, отвергнув его слово. Монархия пала, и не сколько-нибудь почетно, но позорно, в повторявшихся вспышках борьбы, но борьбы неразумной, растрачивавшей силы в припадках и пароксизмах, и каждый новый пароксизм оказывался еще более жалким, чем прежний. Так залп картечи Брольи, который мог бы дать кое-что, заглох в пьяном угаре пиршества в Опере и пении «О Ричард, о мой король!». Так же заглохнет, как мы увидим дальше, и заговор Фавра, который разрешится тем, что повесят одного дворянина. Несчастная монархия! Но что, кроме жестокого поражения, может ждать того человека, который желает и в то же время не желает? Очевидно, что король либо имеет права, которые он должен отстаивать перед Богом и людьми до самой смерти, либо он не имеет прав. Очевидно, что тут может быть только одно из двух, и если бы он только знал, что именно! — Да сжалятся над ним небеса! Был бы Людовик мудр, он в этот же день отрекся бы от престола. Разве не странно, что так мало королей отрекается от престола, и ни разу ни один, насколько известно, не совершил самоубийства? Один только Фридрих I Прусский попытался было сделать это, но веревка была вовремя перерезана*.

* С тех пор в развязных газетных статьях, например в «Эдинбургском обозрении», передаются клеветнические сплетни, касающиеся Фридриха Вильгельма и его привычек, для многих загадочных и странных. В них нет ни грана правды. — Авторское примечание 1868 г.

Что касается Национального собрания, которое выносит этим утром резолюцию, что оно «неотделимо от Его Величества» и последует за ним в Париж, то нельзя не заметить одно: крайний недостаток физического здоровья у его членов. После 14 июля среди почтенных членов Собрания обнаружилась предрасположенность к какому-то заболеванию, столько депутатов запросили паспорта по причине расстроенного здоровья. Но теперь, в последние дни, началась настоящая эпидемия: председателю Мунье, Лалли-Толандалю, Клермону Тоннеру и всем конституционным роялистам обеих палат срочно необходима перемена климата, так же как уже сменившим климат роялистам, не причастным ни к одной из палат.

На самом деле это вторая эмиграция, наиболее распространенная среди депутатов от общин, дворянства и духовенства, так что «в одну Швейцарию уезжает шестьдесят тысяч». Они вернутся в день сведения счетов! Да, они вернутся и встретят горячий прием. Но эмиграция за эмиграцией — это особенность Франции. Одна эмиграция следует за другой, основанная на разумном страхе, неразумной надежде, а часто на детском капризе. Высокопоставленные беглецы подали первый пример, теперь бегут менее высокопоставленные, затем побежит мелкая сошка, а дальше и вовсе ничтожества. Разве не становится Национальному собранию значительно удобнее готовить конституцию теперь, когда англоманы обеих палат находятся в безопасности на дальних, зарубежных берегах? Аббат Мори схвачен и отправлен обратно: вместе с красноречивым капитаном Казалесом и несколькими другими он, твердый, как задубевшая кожа, продержится еще целый год.

Но тем временем возникает вопрос: действительно ли видели Филиппа Орлеанского в этот день «в Булонском лесу в сером сюртуке», ожидающего под увядшей мокрой листвой, чем кончится дело? Увы, в воображении Вебера и ему подобных был его призрак. Судейские из Шатле производят широкое следствие по этому делу, опросив 170 свидетелей, и депутат Шарбу публикует отчет, но далее ничего не раскрывается29. Чем же тогда были вызваны эти два беспрецедентных октябрьских дня? Ведь очевидно, что такое драматическое представление не может произойти без драматурга и режиссера. Деревянный Панч* не выскакивает со своими домашними горестями на свет божий, пока его не дернут за веревочку, что же говорить о людской толпе? Так не были ли это герцог Орлеанский и Лакло, маркиз Сийери, Мирабо и сыны смятения, надеявшиеся отправить короля в Мец и подобрать добычу? Или же не был ли это Oeil de Boeuf, полковник лейб-гвардейцев де Гиш, министр Сен-При и высокопоставленные роялисты-беглецы, также надеявшиеся вывезти его в Мец и готовые использовать для этого меч гражданской войны? Праведный маркиз Тулонжон, историк и депутат, чувствует себя обязанным признать, что это были и те и другие30.




Ныне, однако, час пробил. Его Величество занял место в своей карете вместе с королевой, сестрой Елизаветой и двумя королевскими детьми. И еще целый час бесконечный кортеж не может собраться и тронуться в путь. Погода серая и сырая, умы смятены, шум не смолкает.

Наш мир видел немало торжественных шествий: римские триумфы и овации, празднества кабиров под звон кимвалов, смены королей, ирландские похороны, осталось увидеть шествие французской монархии к своему смертному одру. Оно растянулось на мили в длину, а в ширину теряется в тумане, потому что вся округа толпится, чтобы увидеть его; медленное, стоячее местами, как безбрежное озеро, оно производит шум, подобный Ниагаре, подобно Вавилону и Бедламу; слышится плеск воды и топот ног, крики «ура», рев толпы и ружейные выстрелы — точнейшая картина хаоса наших дней! Наконец, в сгустившихся сумерках процессия медленно втягивается в ожидающий ее Париж и движется сквозь двойной ряд лиц от Пасси вплоть до Отель-де-Виль.

Представьте себе: авангард из национальных войск, далее вереница пушек, далее мужчины и женщины с пиками, восседающие на пушках, на повозках, в наемных экипажах или пешком, приплясывающие от восторга, разукрашенные трехцветными лентами с , головы до пят, с хлебами на штыках и букетами в стволах ружей31. Далее следуют в голове колонны «50 повозок с зерном», которые были выданы из запасов Версаля в залог мира. За ними идут врассыпную лейб-гвардейцы, униженные надетыми на них гренадерскими шапками. Вслед за ними движется королевский экипаж и другие королевские кареты, в которых восседает сотня депутатов Национального собрания — среди них сидит и Мирабо, замечания которого не дошли до нас. Наконец, в хвосте в качестве арьергарда идут фландрцы, швейцарцы (швейцарская сотня), другие лейб-гвардейцы, разбойники и все, кто не мог протолкнуться вперед. Среди всех этих масс растекаются без каких-либо ограничений жители Сент-Антуанского предместья и когорты менад. Менад в трехцветном тряпье особенно много вокруг королевской кареты, они приплясывают, распевают «многозначительные песни», указывают одной рукой на королевскую карету, к сидящим в которой относятся эти указания, а другой — на повозки с продовольствием и вопят: «Смелее, друзья! Мы больше не нуждаемся в хлебе, мы везем вам булочника, булочницу и пекаренка»32.

Влага пропитывает трехцветные тряпки, но радость неистребима. Разве все теперь не хорошо? «О мадам, наша добрая королева, — говорили эти могучие торговки несколько дней спустя, — не будьте более изменницей, и мы все полюбим вас!» Бедный Вебер месит грязь рядом с королевским экипажем, на глазах его выступают слезы: «Их величества сделали мне честь» — или мне показалось, что сделали мне честь — «свидетельствовать время от времени чувства, которые они испытывали, пожатием плеч и взорами, устремленными к небесам». Так, подобно утлой скорлупке, плывет королевская ладья, без руля, по темному потоку людской черни.



Но вот уже медленно надвигающийся хаос, или современное воплощение сатурналий древних, достигает заставы и принужден остановиться, чтобы выслушать речь мэра Байи. Вслед за этим он громыхает дальше еще два часа между двумя рядами лиц, среди сотрясающего небеса хохота, пока не достигает Отель-де-Виль. И там снова произносятся речи разными лицами, в том числе и Моро де Сен-Мери, Моро Три Тысячи Приказов, а теперь национальным депутатом от округа Святого Доминика. На все это, входя в Ратушу, несчастный Людовик, «который, казалось, ощущал некоторое волнение», мог ответить лишь, что он «проходит с удовольствием и с доверием среди своего народа». Мэр Байи, повторяя речь, забывает «доверие», и бедная королева нетерпеливо поправляет его: «Добавьте — и с доверием». «Господа, — ответствует мэр Байи, — вы были бы счастливее, если бы я не забыл».

Наконец, короля показывают с верхнего балкона при свете факелов, к его шляпе приколота огромная Трехцветная кокарда; «и все собравшиеся взялись за руки», — пишет Вебер, — полагая, без сомнения, что именно сейчас родилась новая эра. И почти до 11 часов вечера их королевские величества не могли добраться до своего пустующего, давно покинутого дворца Тюильри, чтобы расположиться в нем наподобие странствующих актеров. Это был вторник 6 октября 1789 года.

Бедному Людовику предстоит совершить еще две поездки по Парижу: одну столь же нелепо-позорную, как и эта, и другую, не нелепую и не позорную, но суровую, более того — возвышенную.
За это сообщение автора Александр Сергеевич Перижняк поблагодарили (всего 3):
иван777444333SanekПрофайлер2016
Рейтинг: 25%


Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост

Аватара пользователя

Автор темы
Александр Сергеевич Перижняк
Полковник
Полковник
Сообщения: 7596
Зарегистрирован: 13 июл 2018
Поблагодарили: 15932 раза
Карма: +8/-0

Вандея и другие события Французской революции

Где Александр Сергеевич Перижняк » 27 окт 2018, 20:42

Итак можно сказать что это первый акт драмы предвестник еще худших событий.
До этого толпа разорвала откупщика Фулона и его зятя который заявил -людям нечего есть пусть едят траву. вот его и накормили травой перед смертью...Лафайет пытался спасти его и национальные гвардейцы пытались оттеснить толпу ,но все тщетно.
За это сообщение автора Александр Сергеевич Перижняк поблагодарили (всего 2):
иван777444333Sanek
Рейтинг: 16.67%


Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост

Аватара пользователя

Автор темы
Александр Сергеевич Перижняк
Полковник
Полковник
Сообщения: 7596
Зарегистрирован: 13 июл 2018
Поблагодарили: 15932 раза
Карма: +8/-0

Вандея и другие события Французской революции

Где Александр Сергеевич Перижняк » 25 ноя 2018, 15:40

говорят французское дворянство уничтожили 3 человека: кардинал Решилье своими эдиктами о ограничении прав..Людовик 14 Король-Солнце ,чье детство и взросление пришлось на период так называемой Фронды La Fronde -праща. волнениями различных дворянских партий одна из которых была против того чтобы он стал королем.Государство это я! провозгласил абсолютный монарх. дворяне могли жить в великолепном Версале веселится на балах,но всецело зависеть от воли монарха и сюзерена. летр де каше письмо с печатью и за впавшим в опалу дворянином закрывались ворота Бастилии. Максимилиан Робеспьер практически окончательно добил дворян отправляя их на гильотину имущество казненных отходило Республике. Разве Республика не чеканит деньги своим большим топором на площади Революции? спрашивает Карлейль в своей "Истории Революции"
Сентябрьские убийства в Париже были фактически санкционированы Дантоном как министром юстиции. В кино и книгах нам описывают Демулена который в истерике вбегает к своему другу и кричит,что это надо прекратить .
Дантон спокойно отвечает что не может отдать распоряжения,которое никто не выполнит. Кто же убивал? Жители Сент-Антуанского предместья и уголовные преступники сидевшие в тюрьмах,которым обещали амнистию. Пристав Станислав Майяр лично присутствовал при экзекуциях в тюрьме Аббатства Сен-Жермен ,пытаясь придать этому судилищу вид законности.в тюрьме Аббатства было убито 272 человека. Карлейль отправляет Майяра на гильотину в своей книге тогда как бывший пристав умер от туберкулеза 15 апреля 1794 года.
в тюрьме Ла Форс работали Эбер и Люлье убито 160 человек серди погибших принцесса де Ламбаль.
в Шаттле убито 220 человек.
Консьержери 279. Монастырь Бернардинов перебили угловников ждавших отправки на галеры. Кстати уже во время Первой Мировой Войны власти Парижа собрали в крепости уголовников и перестреляли их их пулеметов опасаясь волнений и учитывая положение на фронте.
Сальпетриер тюрьма для проституток и богадельня убито 35 женщин.
Бисетр тюремный госпиталь и стационар для психически больных заключенных расстреливали по одним сведениям используя пушки под командой Анрио .
Всего в парижских тюрьмах содержалось на сентябрь 1792 2800 заключенных из них убито до 1400 большая часть была уголовниками но были там и дворяне и священники отказавшиеся принести присягу революционному правительству. из них политических было до 392 .уголовных до 1003 . Тогдашнее население Парижа около 800 тысяч человек.
За это сообщение автора Александр Сергеевич Перижняк поблагодарили (всего 3):
иван777444333WarisdeathSanek
Рейтинг: 25%


Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост

Аватара пользователя

иван777444333
Старший модератор
Старший модератор
Спонсор форума
Спонсор форума
Сообщения: 3056
Зарегистрирован: 02 дек 2016
Откуда: Украина
Поблагодарили: 14473 раза
Карма: +6/-0

Вандея и другие события Французской революции

Где иван777444333 » 25 ноя 2018, 16:00

Здравствуйте, давненько вас не было :drink:
За это сообщение автора иван777444333 поблагодарили (всего 3):
WarisdeathSanekАлександр Сергеевич Перижняк
Рейтинг: 25%
УМИРАТЬ ОДИН РАЗ


Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост

Аватара пользователя

Автор темы
Александр Сергеевич Перижняк
Полковник
Полковник
Сообщения: 7596
Зарегистрирован: 13 июл 2018
Поблагодарили: 15932 раза
Карма: +8/-0

Вандея и другие события Французской революции

Где Александр Сергеевич Перижняк » 26 ноя 2018, 22:58

иван777444333 писал(а):
25 ноя 2018, 16:00
, давненько вас не было
добрый вечер. в больнице лежал на плановой госпитализации.
итак интересная песня Марсельеза -гимн Франции .
Первый куплет призывает к бою
Вперед сыны отчизны милой
день нашей славы настает
к нам тирания черной силой
с кровавым знаменем идёт
вы слышите уже в равнинах
солдаты злобные ревут
они и к нам и к нам придут
чтоб задушить детей невинных
К оружью граждане!
Равняй военный строй
Вперед,вперед чтоб вражья кровь была в земле сырой
а 5 наоборот к милосердию
Французы будьте в ратном поле великодушны и добры
пред вами жертвы поневоле
наемники чужой игры
но весь ваш правый гнев тиранам
кровавым тиграм наших дней
кто тело родины моей облек неисчислимым ранам
Автор песни Руже да Лиль .По профессии военный закончил военную школу и дослужился до чина капитана.Песню свою написал в Страсбурге и она называлась Гимн Рейнской Армии . а название Марсельеза она получила уже позже благодаря политику Барбару уроженцу Марселя .Автор Марсельезы был умеренным республиканцем поэтому едва не погиб на гильотине подав в отставку был заключен в тюрьму от казни спасло падение режима Робеспьера. Изображение
За это сообщение автора Александр Сергеевич Перижняк поблагодарили (всего 3):
иван777444333SanekWarisdeath
Рейтинг: 25%


Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост

Аватара пользователя

иван777444333
Старший модератор
Старший модератор
Спонсор форума
Спонсор форума
Сообщения: 3056
Зарегистрирован: 02 дек 2016
Откуда: Украина
Поблагодарили: 14473 раза
Карма: +6/-0

Вандея и другие события Французской революции

Где иван777444333 » 26 ноя 2018, 23:05

Александр Сергеевич Перижняк писал(а):
26 ноя 2018, 22:58
лежал на плановой госпитализации
Понял, у меня кум там-же и так-же, здоровья.
За это сообщение автора иван777444333 поблагодарили (всего 2):
SanekWarisdeath
Рейтинг: 16.67%
УМИРАТЬ ОДИН РАЗ


Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост

Аватара пользователя

Автор темы
Александр Сергеевич Перижняк
Полковник
Полковник
Сообщения: 7596
Зарегистрирован: 13 июл 2018
Поблагодарили: 15932 раза
Карма: +8/-0

Вандея и другие события Французской революции

Где Александр Сергеевич Перижняк » 27 ноя 2018, 18:12

иван777444333 писал(а):
26 ноя 2018, 23:05
там-же и так-же, здоровья.
спасибо . я так попал ... в общем наша медицина хуже всякой уголовщины.
За это сообщение автора Александр Сергеевич Перижняк поблагодарили (всего 2):
иван777444333Sanek
Рейтинг: 16.67%


Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост

Аватара пользователя

Автор темы
Александр Сергеевич Перижняк
Полковник
Полковник
Сообщения: 7596
Зарегистрирован: 13 июл 2018
Поблагодарили: 15932 раза
Карма: +8/-0

Вандея и другие события Французской революции

Где Александр Сергеевич Перижняк » 27 ноя 2018, 18:46

Под пения Марсельезы рота бравых гренадеров шла на Париж,чтобы требовать Республики. Несчастный король сидел себе в Тюильри в ожидании своей участи. Проштрафившийся король решил бежать с семьей переодевшись в буржуа .
Дворец охранялся национальной гвардией под командой Лафайета . Было разработано не сколько вариантов пока наконец не остановились на одном из них.Уехать к границе где находился лагерь роялистов во главе с де Буйе.
В подготовке побега участвовали епископ Памье ,Аксель фон Ферзен интендант ,2 банкира ,маршал де Буйе ,дипломат барон де Бретейль и посредник с австрийским императором граф Мерси-Аржанто. Они достигли Варенна но здесь то все и застопорилось . По пути в Пон де Сель их должны были ждать отряды гусар которых не оказалось на месте .короля узнал сын почмейстера ярый республиканец Друэ ,не имея времени остановить карету он поскакал в Варенн где поднял на ноги всех. Когда карета с королем прибыла в Варенн ,то Друэ сам остановил карету и приказал показать документы. тут же присутствовал прокурор коммуны Сосс который осмотрел паспорта нашел их вполне ,но тут рассерженная длительным досмотром королева закричала -неужели вы не узнаете своего короля?! Людовик 16 вышел из кареты .прокурор коммуны Сосс предложил им подождать а пока разместится в его доме. Ждать пришлось довольно долго . Тут же подъезжают гусары которые должны были сопровождать королевскую семью,но на гусар нельзя рассчитывать они объявляют что они за Нацию . А тем временем национальные гвардейцы стекаются со всей округи. Карлейль пишет что кто то ударил в набат и такой паники не было даже в последствии когда на город наступали пруссаки. Карету с с королевским семейством разворачивают на Париж. А Буйе поднял в седло целый полк и приказал им скакать с криками Да здравствует Король! Пока он достиг Варенна там были уже воздвигнуты баррикады ,мост сломали и через реку не было брода. На встречу королю из Парижа выехали Барнав и Петион
За это сообщение автора Александр Сергеевич Перижняк поблагодарили (всего 3):
иван777444333SanekПрофайлер2016
Рейтинг: 25%


Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост

Аватара пользователя

Автор темы
Александр Сергеевич Перижняк
Полковник
Полковник
Сообщения: 7596
Зарегистрирован: 13 июл 2018
Поблагодарили: 15932 раза
Карма: +8/-0

Вандея и другие события Французской революции

Где Александр Сергеевич Перижняк » 01 дек 2018, 17:27

Вот такая фантастическая "книженция" на тему Революции Дезертир Андрей Валентинов. Некий Шевалье воевавший в Вандее против Республики и адских колон республиканского генерала Луи Тюрро падает сраженный пулей . Но он не убит Его нашли на поле боя в Вандее теперь его зовут гражданин Шалье и он сотрудник Комитета общественной безопасности .Кто же он на самом деле ? Шалье или прежде бывший аристо ? почему его зовут гражданин Шалье? Пытаясь обрести себя он бродит по Парижу охваченному революционной лихорадкой ,массовыми казнями на площади Революции ,бесконечные телеги с обреченными,которых Фукье Тенвиль зовет -вязанками дров. http://loveread.ec/read_book.php?id=1653&p=1
За это сообщение автора Александр Сергеевич Перижняк поблагодарили (всего 3):
Sanekиван777444333Профайлер2016
Рейтинг: 25%


Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост

Аватара пользователя

Автор темы
Александр Сергеевич Перижняк
Полковник
Полковник
Сообщения: 7596
Зарегистрирован: 13 июл 2018
Поблагодарили: 15932 раза
Карма: +8/-0

Вандея и другие события Французской революции

Где Александр Сергеевич Перижняк » 01 дек 2018, 18:10

Луи Мари Тюрро (фр. Louis Marie Turreau; 4 июля 1756 — 10 декабря 1816) — французский якобинский генерал, в 1794 году направленный революционными властями в Вандею для подавления Вандейского мятежа, где отличился особой жестокостью.
В начале 1794 года Тюрро в должности командующего Западной армией разделил свои войска на две армии, по 12 колонн в каждой, которым было предписано двигаться навстречу друг другу с запада и с востока. «Адские колонны», как их называли местные жители, с января до мая жгли дома и посевы, разрушали изгороди, грабили, насиловали и убивали во имя республики.

«Вандея должна стать национальным кладбищем»
Луи Мари Тюрро
В ходе подавления восстания, а также в ходе последующих карательных операций против контрреволюционно настроенного населения Вандеи были без суда убиты более 10 000 человек обоих полов, в том числе родственники и члены семей участников восстания, священнослужители, монахи и монахини. Из фактов геноцида населения Бретани карательными колоннами наиболее известны «Нантские утопления», заменившие собой казни на гильотине за счёт большей скорости и массовости.

Дальнейшая карьера

Парадный портрет генерала Тюрро из коллекции парижского музея Карнавале.
В мае 1794 года Тюрро был назначен губернатором острова Бель-Иль (фр. Belle-Île-en-Mer, брет. Enez ar Gerveur, лат. Vindilis) в Бискайском заливе у побережья французской Бретани. Осенью генерал был арестован и провел около года в тюрьме, где писал воспоминания о своей службе в Вандее.

В период Французского консулата Тюрро был отправлен в качестве посланника в Швейцарию.

В 1800 году принимал участие в битве при Маренго.

В 1803—1811 годах был французским послом в США.
Изображение
После реставрации Бурбонов не подвергался преследованию и умер своей смертью в 1816 году.
За это сообщение автора Александр Сергеевич Перижняк поблагодарили (всего 3):
иван777444333SanekПрофайлер2016
Рейтинг: 25%


Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост

Аватара пользователя

Автор темы
Александр Сергеевич Перижняк
Полковник
Полковник
Сообщения: 7596
Зарегистрирован: 13 июл 2018
Поблагодарили: 15932 раза
Карма: +8/-0

Вандея и другие события Французской революции

Где Александр Сергеевич Перижняк » 26 дек 2018, 13:26

Барнав и Петион доставляют короля в Париж где его уже де факто и де юре помещают под арест в самую настоящую крепость Тампль до суда начавшегося 10 декабря закончившегося 26 декабря 1792 года,у короля было целых три защитника Мальзерб,позднее погибший во время якобинского террора,Тронше,переживший террор и уже при Наполеоне трудившийся над созданием гражданского кодекса законов,Тронше был против присяжных в гражданских процессах ,но и выступал за ликвидацию всех феодальных пережитков.третьим защитником был блестящий адвкИзображениеИзображениеоат Де Сез ,который подготовил образцовую речь . во время террора попал в заключении освобожден после 9 термидора продолжал работать председателем кассационного суда при Реставрации.
Итак ,что же Национальный конвент вменял королю:
1)Предательство интересов Нации
2)Составление заговора против нации
3)покушение против безопасности государства
4)сношения с иностранными государствами и иммигрантами-роялистами.Изображение
Все эти доказательства исходили из простого железного ящика называемого сейфом ,замок к которому королю помог сделать метр Гамен.
15 января 1793 года депутаты Национального Конвента проголосовали 361 депутат "за" смертную казнь.
21 января 1793 года король был казнен на площади Революции он последний из тех кого везли на казнь в карете ,остальных уже доставляли на телегах.
Это событие сразу мобилизовало всех врагов Франции на борьбу с Первой Республикой.
За это сообщение автора Александр Сергеевич Перижняк поблагодарили (всего 3):
Sanekиван777444333Профайлер2016
Рейтинг: 25%


Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост

Аватара пользователя

Автор темы
Александр Сергеевич Перижняк
Полковник
Полковник
Сообщения: 7596
Зарегистрирован: 13 июл 2018
Поблагодарили: 15932 раза
Карма: +8/-0
За это сообщение автора Александр Сергеевич Перижняк поблагодарили (всего 3):
Sanekиван777444333Профайлер2016
Рейтинг: 25%


Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост

Аватара пользователя

Автор темы
Александр Сергеевич Перижняк
Полковник
Полковник
Сообщения: 7596
Зарегистрирован: 13 июл 2018
Поблагодарили: 15932 раза
Карма: +8/-0

Вандея и другие события Французской революции

Где Александр Сергеевич Перижняк » 19 июл 2020, 16:55

Как правило любой революции предшествует поражение армии ,когда сами защитники власти начинают сомневаться в ней.
Не стала исключением и французская .
Францию подкосила Америка . потеря Новой Франции и вторая Англо-Французская война когда 13 американских колоний бились с англичанами и все эти Де Лафайеты привезли на своих штыках крамолу в родное королевство .

Потеря Квебека ,коррупция королевских интендантов . ведь удивительна была эта Новая Франция .
Квебек ,Труаривьер и Монреаль .
Квебек что то вроде маленького Парижа с важными королевскими чиновниками монастырем Урсулинок где учились дети местных аристократов и отцы иезуиты ,которые занимались миссионерством среди индейцев и политикой .
жители приграничья давно перемешались между собой англичане воевали за Новую Францию а французы за Массачусетс ,Нью-Йорк ,Олбани . Англичан было 1,5 миллиона французов всего то 80 тысяч ..разум смущается ...

французская колониальная политика отличается от британской тем что француз едет в колонию тяжело работает чтобы потом вернуться в любимую Францию и зажить на широкую ногу.
британец создает кусочек Англии . перевозит с собой семью.
французские поселенцы удирали в леса путались с индейцами,охотились ,торговали мехом ,женились на индианках .
чтобы как то привязать француза к земле были придуманы "Дочери короля" которые должны были выйти замуж за местных мужчин и родить ребенка.
бродяги привыкшие к вольной жизни женились иначе плати налог и отдавай лицензию на торговлю мехами и огненной водой среди дикарей . а поймают без лицензии тюрьма .
Французы активно натравливали своих индейских союзников на англичан ,которых индейцы охотно уводили в рабство или продавали тем же французам .

Военная кампания началась довольно удачно для Новой Франции,разгромлен большой отряд лорда Бреддока, захвачен форт Уильям Генри перерезаны англичане ,но французы отходят в Тейу и Тикондерогу или форт Корильон .
Дальше начинаются неудачи Битва на озере Джордж где убитых французов было столько что их тела бросают в какой то водоем названный впоследствии Кровавый Пруд об этом же упоминается у Купера. это поражения поставило крест на военной карьере барона Дискау
Монкальм командующий всеми войсками в Канаде требовал просил подкреплений ,угрожал уйти в отставку. подвели еще и индейские союзники вырезавшие белое население Новой Англии ,что усиливало сопротивление
Монкальм даже отчитал за это дикарей
Разве отец наш не видит что мы убиваем этих проклятых еретиков ? спасая их души..бодрствуйте ибо не знаете вы ни времени ни часа . ответил один из индейских вождей
что ответишь индейцу ,который цитирует писание?
Англичане подошли к Квебеку который до этого пытались взять еще при королеве Анне (1690) провели зиму ,первый штурм не увенчался успехом.
Монкальм бросил в атаку свою армию ,там были ополченцы,охотники только три регулярных полка ,полевой артиллерии не было. Регулярные полки в центре на флангах индейцы и ополченцы .
англичане открыли ураганный огонь и обратили французов в бегство . были смертельно ранены командующий английской армией генерал Вольф и командующий войсками Новой Франции Монкальм. В ответ на слова врачей Луи-Жозеф де Сен Веран де Монкальм спокойно ответил :
это замечательно ,что я не увижу капитуляции Новй Франции. в Квебеке есть район названный его именем.
Квебек капитулировал . Новая Франция перестала существовать .
108935 - Вандея и другие события Французской революции
За это сообщение автора Александр Сергеевич Перижняк поблагодарил:
Sanek
Рейтинг: 8.33%


Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост

Аватара пользователя

Автор темы
Александр Сергеевич Перижняк
Полковник
Полковник
Сообщения: 7596
Зарегистрирован: 13 июл 2018
Поблагодарили: 15932 раза
Карма: +8/-0

Вандея и другие события Французской революции

Где Александр Сергеевич Перижняк » 19 июл 2020, 17:28

Америка 2
Без французского флота американским колонистам пришлось бы конечно туго. Адмирал Де Сюффрен адмирал Де Грасс приняли на себя удар на море.
Де Грасс окруженный 18 британскими кораблями у него было три корабля .попал в плен назван врагами неукротимым французом .
Американцы прислали Де Грасу 4 английских орудия с надписью :
«Взяты у английской армии соединенными силами Франции и Америки, в Йорктауне, в Виргинии, 19 октября 1781 года; подносятся конгрессом Северо-Американских Соединенных Штатов графу де-Грасс, в знак благодарности за его выдающиеся заслуги, содействовавшие славе этого дня».
много было и прочих Фурнье -Американец который сидел в Национальном Конвенте
Французы блокировали Барбадос и Ямайку .
В течение следующих нескольких недель велись серьезные переговоры между Великобританией, Францией и Испанией. Хотя французская военно-морская экспедиция уничтожила британские торговые посты в Гудзонском заливе летом, фактически ни одна территория не была захвачена. Время от времени из Индии приходили новости о сохраняющейся тупиковой ситуации как на суше, так и на море; британцы, по-видимому, все ещё удерживали там все французские владения, которые они захватили в 1778—1779 годах, в то время как французы не захватили ничего из британских владений. В Вест-Индии, с другой стороны, французы все ещё удерживали все захваченные ими владения Британии, в то время как британцы захватили только один французский остров — Сент-Люсию.

В предварительных договорах, подписанных с Францией и Испанией 20 января 1783 года, Франция и Великобритания вернули друг другу почти все территории, которые они захватили друг у друга с 1778 года, за исключением Тобаго, который французы захватили в 1781 году и которым был за ними сохранен. Франция также приобрела некоторую территорию вокруг реки Сенегал в Африке, которую она уступила в 1763 году Британии. Также необходимо было пересмотреть договоренности о рыболовстве у побережья Ньюфаундленда из-за прав, предоставленных американцам.
Итог расстроенные финансы и грядущая революция сделанная руками людей воевавших за республику в Америке
108936 - Вандея и другие события Французской революции
За это сообщение автора Александр Сергеевич Перижняк поблагодарил:
Sanek
Рейтинг: 8.33%


Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост

Аватара пользователя

Автор темы
Александр Сергеевич Перижняк
Полковник
Полковник
Сообщения: 7596
Зарегистрирован: 13 июл 2018
Поблагодарили: 15932 раза
Карма: +8/-0

Вандея и другие события Французской революции

Где Александр Сергеевич Перижняк » 20 авг 2023, 14:35

Гюго в книге "Девяносто третий год" приводит диалог двух белых :
Нам нужен генерал палач !
Цареубийцы отрубили голову королю...мы четвертуем цареубийц !
В Анжу и Нижнем Пуату командиры играют в добряков!
Вышел так же небольшой сериал о самом Гюго .
Где он показан мечущихся между монархией и республикой .
С одной стороны ему был крайне неприятен Луи Наполеон ..
С другой он боялся революционного террора ..
Очень хорошо описал вандейское противостояние Карлейль в своей книге о революции во Франции .
Попытках ввести конституционную монархию .
Фактически виноваты Дантон ,Робеспьер ,Марат именно они зажгли огонь ,который потом спалил их же самих .
Лафайет покинул страну ,а пришедшие к власти сначала Дантон а потом Робеспьер с безжалостным Сенжюстом " ангелом смерти" ,а затем крайние и бешенные привели страну к войне с Европой и террору .

Ответить
  • Похожие темы
    Ответы
    Просмотры
    Последнее сообщение

Вернуться в «Новое время (1500 - 1914 гг.)»