Мир продолжает меняться. Меняться всё быстрее и всё решительнее
Первая активная фаза этих изменений, начавшаяся в 2013–2014 годах, с избранием нового президента США выходит на вторую фазу — фазу осмысления и переоценки. Фазу поиска новых модальностей действий на внешне- и внутриполитических аренах. Этот год, год выборов в ключевых европейских странах, начинается официальным приходом к власти нового президента США, победа которого до сих пор оказывает стрессовый эффект на политическую систему Америки. И похоже, что это президентство не будет простым — американский истеблишмент оказался морально не готов не только к победе «непроходного» кандидата, но и к тому, что против самого истеблишмента была применена направленная акция со стороны России. Отсутствие внутреннего единства и продолжение логики избирательной борьбы в постизбирательный период может сослужить США плохую службу. Следует признать, что и сам новый президент не облегчает задачу поиска консенсуса.
Однако, кроме внутренней политики США, есть ещё и внешняя, на глобальном уровне влияющая на позиции всех участников международных отношений — в большей или меньшей степени. И не похоже, что у Трампа есть то, что политологи называют «гранд-стратегией» — некоего общего понимания того, что, как и почему нужно сделать для достижения определённых стратегических целей. Более того, американские эксперты всерьёз сомневаются, что новая администрация вообще имеет чёткое понимание об этих самых целях, которые нужно достичь. Всё чаще речь идёт о том, что Трамп рассматривает мир не как целостность, а как множество двусторонних отношений. И именно этот подход будет диктовать новый импровизационный стиль внешней политики США, его высокий динамизм, хотя стратегически это представляется неразумным. Впрочем, утрата предсказуемости — это вообще примета текущего момента. Однако каковы реальные перспективы и есть ли повод для опасений, высказываемых многочисленными специалистами о новой политической линии при президенте Трампе?
Новая администрация США: всем пора уже, наконец, выдохнуть
Половина следствий хороших намерений оказывается злом. Половина следствий дурных намерений оказывается добром.
М. Твен
За прошедшие с момента победы Трампа месяцы разнообразные эксперты и политики успели обрисовать нам целый ряд совершенно апокалиптических сценариев будущего. Однако следует учесть, что эти сценарии, с одной стороны, являются порождением достаточно сильного разочарования самим фактом победы Трампа (который, несмотря на специфический имидж, саму избирательную кампанию провёл очень технологично и рационально), а с другой — непониманием того, каковы будут реальные приоритеты новой администрации. Для Украины это ещё усугубляется часто неоправданным украиноцентризмом ряда экспертов. Между тем Украина, как вопрос международной политики, имеет сегодня достаточно специфический фокус — прежде всего как фактор дестабилизации отношений между геополитическими субъектами.
И хотя на данном этапе новая администрация 45-го президента США по-прежнему остаётся «тёмной лошадкой», но определённая канва озвученных предложений обретает свою логику. Например, в части объявленных назначений: похоже, что Трамп, конструируя новую модель власти в США, собирается выполнять в ней функцию миротворца, сдерживающего «ястребов». По крайней мере, три ключевых лица в новой администрации (будущий министр обороны, руководитель Центрального разведывательного управления США и вице-президент США) весьма скептически настроены по отношению к России. Позиция нового главы Госдепартамента двояка и будет зависеть полностью от того, какие приоритеты обозначит ему сам Д. Трамп. Фактически речь идёт о выстраивании системы сдержек и противовесов, когда явные поляризованные позиции отдельных членов кабинета будут усложнять им поиск совместных решений, что будет требовать посреднической роли президента.
Я лишь отчасти разделяю те чрезмерные тревоги, которые есть сегодня у части экспертов насчёт нового состава Администрации Президента США. С этим составом мы вполне можем (и должны) работать. Другое дело — понимаем ли мы сами, чего хотим от этой администрации? А этот вопрос отнюдь не праздный. Каковы наши принципиальные позиции, которых мы хотим достичь при поддержке США? Тем более что сколь бы ни выглядел эпатажным новый президент, всё равно есть обстоятельства, которые он вряд ли сможет изменить и «дать задний ход», в том числе — по статусу Крыма.
Сегодня наши тревоги относительно политики новой администрации по большей части сосредоточены вокруг вещей, которые либо а) не имеют для нас настоящего экзистенциального значения, либо б) находятся вне досягаемости наших возможностей для изменения.
К первой категории можно отнести, например, вопросы о продолжении помощи со стороны Соединённых Штатов Америки Украине. Если мы говорим о летальных вооружениях, то США нам не поставляли их до этого момента, и мы тут рассчитывали на свои силы. Будет ли для нас принципиально, если новое руководство США скажет, что оно продолжит политику Б. Обамы в этом вопросе? Это будет неприятно, но кардинально не изменит для нас баланса ситуации (хотя следует напомнить, что именно сенаторы-республиканцы лоббировали львиную часть антироссийских законов, в том числе о предоставлении Украине летальных вооружений). Однако можно высказать сдержанную уверенность, что уже оказываемая помощь не будет существенно уменьшена, хотя её приоритеты и могут измениться. Второй вопрос в этой же категории — экономическая помощь. Критически важно для нас, но опять же: мы и раньше не столько рассчитывали на прямую помощь США (хотя за уже оказанную мы, конечно, благодарны предыдущей администрации), сколько на системную работу с МВФ. А значит, для нас основной вопрос: изменится ли позиция США к работе именно этой организации? Возможно, да. Возможно, от нас потребуют более чётких критериев выполнения. С другой стороны, это ли не повод более рационально подойти к нашему сотрудничеству с МВФ в целом? Да и экономические реформы всё равно никто не отменял — они нужны, ибо без них государство просто не выживет.
Вторая категория — это болезненный вопрос санкций. Повлиять на это прямо мы вряд ли можем. Это не означает, что наше внешнеполитическое ведомство не должно ничего делать для их поддержания, но следует понимать: сохранение санкций возможно при наличии чёткой политической воли к этому решению. Дональд Трамп же неоднократно заявлял, что считает их малоэффективными. С другой стороны: просто отменить санкции без чётких и видимых уступок со стороны России он тоже не сможет, ибо показаться «слабым» президентом ему хочется ещё меньше (особенно в условиях, когда демократы следят за каждым его шагом). Отсюда и эта расплывчатая формулировка, что в ближайшее время санкции сняты не будут, а там — «видно будет».
Ещё один важный момент: многие почему-то игнорируют личность самого Трампа. То, что он эпатажен, несдержан и не соответствует нашим представлениям (впрочем, как и представлениям значительного числа американцев) о том, как должен выглядеть американский президент, не означает, что он глуп или готов быть обманутым. Более того: последнее он вряд ли простит. Даже такому «хорошему парню», как Владимир Путин. А Путин иначе просто не умеет: логика разворачивания российской гибридной агрессии — это и логика постоянного предательства тех, кто ему доверился.
Для американо-российских отношений ситуация может оказаться даже сложнее: удачные российские кибератаки (которые с технической точки зрения не были чем-то экстраординарным и привели к серьёзным политическим последствиям совершенно по другой причине) и отсутствие на них жёсткой реакции со стороны США почти гарантированно спровоцирует Россию на новые операции по политической дестабилизации Штатов. Ибо, как учит нас уже украинский опыт, Путин останавливается лишь там, где получает резкий и жёсткий отпор.
И это как раз то, что может сорвать любое сближение между Трампом и Путиным. И Киссинджер с его «челночной дипломатией» здесь мало чем поможет. Хотелось бы напомнить, что Дж. Буш-младший тоже был настроен к В. Путину крайне конструктивно и доброжелательно. Закончилось же это тем, что Х. Клинтон, как новому главе Госдепартамента США при президенте Б. Обаме, пришлось нажимать символическую кнопку «перезагрузка», чтобы вернуть эти отношения на уровень минимального адекватного (по тем меркам и в том международному контексте) сотрудничества…
Кроме того, вероятной остаётся и другая логика развития этих отношений: не смягчение позиции США относительно России, но радикализация через предложение «открытой конкуренции». К этому располагает не только «напускной мачизм» лидеров России и США, но и простая арифметика: экономические потенциалы США и России несоизмеримы, а находящаяся под санкциями Россия дополнительно несёт стратегические потери. Можно представить вариант, о котором говорят некоторые эксперты, скажем, в сфере ядерного вооружения: после 2021 года, когда истечёт срок действия договора СНВ-3 Д. Трамп и его администрация воспользуются этим для глубинной модернизации ядерных вооружений и наращивания системы ПРО по всему миру. России же будет предложено сделать то же для обеспечения своей безопасности. Однако для изрядно обескровленной российской экономики такая новая гонка вооружений может закончиться драматическим образом. Интересно, что такой подход может активнейшим образом (хотя и не формально) поддержать ЕС, который в результате может рассчитывать на усиление военного присутствия США в регионе, а значит, уменьшить тревоги за собственную безопасность. Обама бы никогда не пошёл на такую рискованную игру, а вот Трамп вполне может. «Умиротворяющий» Киссинджер в команде Трампа — это, конечно, хорошо для России, но «не Киссинджером единым», как говорится — в команде Трампа достаточно и откровенных «ястребов».
Нам всем пора хорошенько выдохнуть, думая о новой администрации, и больше сосредоточиться на украинских вопросах. Это не означает, что мы должны полностью игнорировать возможный новый внешнеполитический курс Трампа, но относиться к нему стоит рациональнее и конструктивнее, акцентируя своё внимание лишь на том, что для нас действительно важно. США остаются крупнейшим международным субъектом, и от их решений зависит очень много. Много, но далеко не всё. Возможно, это определённый «момент истины». Не столько для нас, сколько для наших европейских коллег. Что пора больше рассчитывать на себя.
Впрочем, для нас вопрос новой политики США тесно связан с другой болезненной темой — возможной новой «Большой сделки».
Большой шум по «Большой сделке»
– Он деловой человек, — нежно и мягко произнёёс дон Корлеоне. — Я предложу ему сделку, от которой он отказаться не сможет.
«Крёстный отец», М. Пьюзо
Как правильно отметил недавно А. Сушко: «Мыслевирус "большой игры" захватил экспертов, журналистов и общественных деятелей». Действительно, за последние 2–3 месяца было немало сказано и написано о возможной перспективе «Большой сделки» (Big Deal). Все активно включились в обсуждение её возможных конфигураций, кто, что и кому «отдаст» в её рамках. Между тем эти разговоры игнорируют очевидный факт: роль американо-российских отношений хоть и вышла на ведущий план, однако не является де-факто системообразующей в геополитическом смысле. Более того, обострение этих отношений (в смысле их значимости) достаточно искусно конструируется, прежде всего, самой Россией для поддержания иллюзии своего «геополитического статуса». Страна, находящаяся под санкциями, активно проедающая свои валютные запасы, считает, что «по состоянию на начало 2017 года Российская Федерация — держава глобального уровня, которая самостоятельно обеспечивает свой суверенитет и национальную безопасность. Она не ассоциирует себя с какой-либо частью мирового сообщества — будь то Евро-Атлантический регион или страны бывшего СССР — и интегрируется непосредственно в глобальный мир». Любопытно, что эти «воздушные замки» ретранслированы не российским МИДом или одним из российских федеральных каналов, а Д. Трениным — директором Московского центра Карнеги. Центра, который, несмотря на свой статус «западного», с 2014 года активно дрейфует в общем русле российской внешнеполитической линии. Даже не столько «дрейфует», сколько активно плывёт. Причём настолько, что за этот период избавился сразу от трёх крупных аналитиков (критически настроенных к российскому руководству) по вопросам внутренней и внешней российской политики (среди этих аналитиков и Лилия Шевцова).
Показательно, что больше всего о возросшей роли России говорят либо сами россияне, либо зарубежные политики/эксперты, с ними связанные. Постоянные рассуждения Г. Киссинджера о необходимости «уважать российские интересы» и «понять дух россиян» обусловливается вовсе не неким далеко идущим предвидением, а, скорее, его личным желанием принять участие в уже привычной для себя роли посредника между США и Россией как правоприемницей СССР. Однако мир, в котором это было актуально, развалился ещё 25 лет назад, и отчаянные потуги кремлёвского руководства вернуться к этой модели через разрушение международного права хоть и являются частично успешными, однако всё же больше похожи на «пену», чем на неумолимое движение айсберга.
Единственным же реальным соперником США на международной арене остаётся Китай. И, по большому счёту, когда речь идёт о некой «Большой сделке», то её цель следует описывать вовсе не как передел «сфер влияния» между США и Россией, а как формирование некого нового статус-кво в отношениях между США и Китаем, а также Россией и Китаем. Все так увлеклись «захватывающими» рассуждениями на тему «А вот Трамп захочет Иран и Сирию…» или «Путину придётся отдать…», что совершенно забыли поинтересоваться у остальных международных субъектов (прежде всего Китая) — что они думают по этому поводу? Всё ли их устраивает и как, с их точки зрения, выглядит «новый дивный мир»? И если такая сделка будет заключена, то согласятся ли они с её результатами?
Кроме того, разговоры о том, что мы на пороге «Ялты – 2» или «Хельсинки – 2», имеют весьма косвенную связь с реальностью. Пример «Ялты» вообще некорректен, поскольку то соглашение подписывалось однозначными победителями, которые разгромили своих противников полностью и чья субъектность (и военная сила, что немаловажно) не вызывала сомнений ни у кого — все остальные потенциальные субъекты были слишком ослаблены. Кто сейчас эти «победители»? Не могущие найти новый политический баланс после выборов в США? Или Россия, которая с трудом привела (с многочисленными выходами из строя) свой единственный авианосец в Сирию и бесславно возвращает его назад?
Если говорить о действительно стратегических вопросах, то что нас должно беспокоить больше: перспектива (весьма туманная) договорённости между двумя лидерами (с непонятным механизмом реализации) или, к примеру, стремительное становление Четвёртой технологической революции? Последняя обретает вполне конкретные черты и уже влияет на экономические (а значит, и политические) перспективы государств. Яркий пример: стремительное удешевление стоимости солнечной энергии. Уже в 2015 году та же КНР вышла на первое место по количеству введённых в строй солнечных батарей суммарной мощностью 43,5 гигаватта, а в 2016 году должны были добавиться новые мощности. Для сравнения: мощности Украины по производству электроэнергии составляют 27 гигаватт, из которых половину вырабатывают АЭС, а остальные — ТЭС и ТЭЦ (зависящие от угля). В условиях постоянных дискуссий об угле из восточных областей, о шахтёрах и т.д. — что конкретно для Украины важнее? Ответ, думаю, очевиден.
Кроме того, идея «Большой сделки» явным образом отрицает всякую субъектность остальных международных игроков (о чём уже было сказано выше). Даже если предположить, что между США и Россией действительно будет заключён какой-либо договор (что представляется мало реальным), то будет ли это автоматически означать, что все будут готовы его придерживаться?
Следует понимать, что для заключения подобных «больших сделок» всегда требуется очень специфический международный контекст — либо монопольное положение подписантов на международной арене, либо тотальное согласие подавляющего большинства международных субъектов на предложенное решение. И даже тут есть немаловажный фактор — согласие страны, в отношении которой такое решение может быть принято. Можно с определёнными оговорками поверить в вероятность сделки по Сирии (Башару Асаду деваться особо некуда, и без непосредственной поддержки России его перспективы весьма призрачны, в том числе его физическая безопасность). Можно поверить в вероятность сделки по другим вопросам. Но если мы говорим о сделке по Украине, то здесь возникают сомнения в том, что она может быть реализована без желания самой Украины. Хотя Россия и поддерживаемые ею боевики, похоже, считают, что у нас тут всё зиждется на «американских ЧВК» и некоей призрачной «помощи американской военщины», однако, как мы понимаем, реальность совершенно иная.
О чём мы действительно должны помнить, так это о том, что Киссинджер, который сегодня так беспокоится о «мире в Украине», — это человек, который, по сути, уничтожил демократическое вьетнамское государство, воздвигнув на его месте коммунистическое. Нам следует почаще вспоминать, чем реально закончились те самые «Парижские договорённости», за которые г-н Киссинджер получил свою Нобелевскую премию. А закончилось это «перемирие» крайне печально и показательно: заключённый мир между демократическим Южным Вьетнамом и поддерживаемым СССР коммунистическим Северным Вьетнамом (кстати говоря, уже не раз проводилась вполне оправданная аналогия между нынешними гибридными методами войны в Украине и тем, как СССР реализовывал войну во Вьетнаме) был вероломно нарушен войсками Северного Вьетнама, и его войска (после стремительного вывода американских войск из Южного Вьетнама в 1973 году) достаточно быстро достигли Сайгона, попутно «освободив» Южный Вьетнам и от законной власти, и от значительной части населения (кого репрессировали, кого заставили выехать из страны). Если мы заменим «Южный Вьетнам» на Украину, а «Северный Вьетнам» на «ДНР/ЛНР» то будем не так уж далеки в своих аналогиях. Однако есть и важное отличие: мы последние 3 года отстаиваем свою свободу своими силами (хоть и при поддержке мирового сообщества), и какой-либо вывод призрачных «американских войск» нас не сильно беспокоит ввиду их отсутствия…
Поэтому, если мы даже задумаемся над тем, а не принять ли нам предложение «мэтра мировой политики» Киссинджера, то стоит вспомнить, что его «история успеха» весьма относительна и ничем хорошим для вьетнамцев не закончилась. Таких «данайцев», как Киссинджер, стоит действительно опасаться.
Украине нужна адекватная «сицилианская защита»
Потерпеть неудачу невозможно… до тех пор, пока ты не сдаёшься.
А. Линкольн
Говоря о «Большой сделке», сложно не задать себе вопрос: а готова ли Украина к такому развитию событий, если они вдруг станут реальностью? И если сделка вдруг обретёт реальные черты, то чем мы сможем на неё ответить? Ряд украинских экспертов и даже олигархов включились в эту дискуссию превентивно, уже начиная прикидывать, от чего мы должны отказаться, дабы наши интересы в «Большой сделке» были учтены хотя бы минимально. Однако эта логика подразумевает, что мы не можем на этот процесс повлиять, но лишь принять новую реальность, с обречённостью объекта политики, а не субъекта.
Можно даже не сомневаться, что в случае нахождения некой единой платформы интересов между США и Россией по поводу урегулирования по Украине и Сирии перспектива такого соглашения замаячит на геополитическом горизонте. И так же можно не сомневаться, что в этом случае Украине попытаются «сделать предложение, от которого мы не сможем отказаться». Скорее всего, это и будет своеобразный момент истины, точка бифуркации на пути становления нашего реального, а не формального суверенитета: будем ли мы пытаться искать пути компромисса по модели, предложенной украинскими и западными (де-факто — пророссийскими) миротворцами или, вновь апеллируя к известному роману М. Пьюзо, проявим себя «сицилийцами», готовыми пойти до конца?
Последнее не означает, что компромисс невозможен вообще, но не по принципиальным для нас вопросам. Однако точно так же нужно понимать, что установление мира на приемлемых для нас условиях будет сопряжено с титаническими усилиями. Причём во многих сферах сразу. Это ещё и тот момент, когда, возможно, придётся показать нашу готовность быть даже иррациональными, но настоять на своём.
Однако эта готовность будет мало что значить без радикальных трансформаций самой страны. Прежде всего — выбор адекватной данной ситуации адаптивной модели национальной безопасности и концепции внешнеполитической деятельности. Сегодня мы поставлены в условия, когда единственно возможной реакцией на гибридную агрессию является применение некоего аналога шахматной «сициалианской защиты», построенной на идее создания асимметричных позиций. То есть во время отыгрыша этого дебюта часто возникают особые позиции участников, которые ведут к острой тактической борьбе. И хотя чаще всего инициатива на стороне белых, однако чёрным приходится проявлять гибкость, делая противостояние ассиметричным и во многих случаях переходя в нападение. По сути, «сицилианская защита» — это именно то, что чаще всего характеризуют более простым выражением: «Лучшая защита — нападение», но в данном случае — ассиметричное.
Наши оппоненты ведут интенсивную игру, атакуя нас с разных направлений или лишая нас поддержки на важных для нас участках. Прежде всего это относится к внешнеполитическим аспектам, но местами — и к внутриукраинскому контексту.
Нет смысла закрывать глаза на то, что сегодня мы находимся в непростом положении. Вызовы, перед которыми мы оказываемся, умножаются в геометрической прогрессии. Причём эти вызовы становятся всё изощреннее и сложнее, а появление их предсказать сложнее. Некоторые даже ставят вопрос о том, целесообразно ли вообще заниматься традиционным прогнозированием и сценированием на его основе? Ведь чем дальше, тем чаще эксперты ошибаются, а многие прогнозы теряют актуальность уже в момент их публикации.
Однако, несмотря на все вышеуказанные проблемы, прогнозирование всё же нужно. Прогнозирование и сценирование даёт нам минимальное ощущение упорядоченности и возможности посмотреть на развитие ситуации в неких условных «чистых» условиях. Да, они почти никогда не бывают такими, и «чёрные лебеди» врываются в этот процесс самым драматичным образом. Кроме того, важное условие появление этих самых «неожиданных сюрпризов» — чаще всего нехватка информации. Прогнозирование позволяет частично заполнять эти бреши. Даже если прогноз составлен на основе неправильных представлений о реальности. Прогнозирование же — это путь к составлению хотя бы мало-мальски адекватного плана действий на средне- и долгосрочную перспективу. Да, планы эти будут очень несовершенны, но все прекрасно знают, что в условиях кризиса иметь плохой план лучше, чем не иметь вообще никакого.
Даже макросценирование может оказаться полезным, поскольку, несмотря ни на что, есть некие события глобального (как минимум, для нас) масштаба, к которым нужно быть готовыми и в условиях, при которых нужно иметь возможность быстро определить свою позицию. Например: какова должна быть наша линия поведения, если мы останемся без поддержки США (даже в её текущих объёмах)? Или если санкции с России будут сняты? Или если новая администрация действительно настолько обострит отношения с Китаем, что они приобретут черты военного конфликта? Или если США начнут жёсткое противостояние с Россией?
Впрочем, что совершенно точно, так это то, что нам нужно всё же стараться меньше жить чужими эмоциями и событиями и больше обращать внимание на себя.
Однако это ставит другой вопрос: что нужно сделать, чтобы минимизировать эффект «чёрного лебедя»? Особенно, если от его проявления будет зависеть безопасность всего государства. По всей видимости, речь будет идти об изменении философии построения системы национальной безопасности. Отталкиваясь не от идеи создания «непробиваемых щитов», а адаптивной системы «национальной готовности» продолжать функционировать даже в условиях коллапса. Понимание этого концепта, осуществление шагов по его реализации не будет ни простым, ни быстрым. Но сделать это нужно. Так же, как и провести, наконец, нормальные и целостные реформы в экономической сфере, в сфере образования. Более активно задействовать научный потенциал.
Сегодня мы входим в период ощутимых политических турбулентностей. И закончиться это всё может крайне плохо для мировой стабильности и спокойствия. Если мы окажемся плохо подготовлены к грядущим процессам, то сожалеть нам уже не придётся — этого просто будет некому делать. Новая Администрация Президента США — непростой и неожиданный игрок, находящийся в процессе формирования стратегии деятельности. Однако всё говорит о том, что новый президент, как и Путин, — сторонник быстрой и высокодинамичной игры в меняющемся мире, требующей гибкости ума и сноровки. Хотя часто такая игра ведётся и без понимания её стратегической цели. Вполне возможно, что США на данном этапе действительно нужен именно такой президент — Америка неожиданно столкнулась с противником, о котором давно забыла. И несколько растерялась. В соревновании «длинных стратегий» (которыми традиционно славились США) и «тактической игры» чекистов Путина именно вторые держат инициативу, нанося множество ударов по незащищённым участкам тела. В том числе по тем, по которым в «джентльменской драке» вроде бы бить запрещено. Однако «геополитическую шпану» подобные «условности» не останавливают и не остановят.
Вполне может сложиться ситуация, когда, в противовес паническим настроениям о «мире и дружбе» между Трампом и Путиным, все может начать развиваться в диаметрально противоположном направлении. И вполне может быть, что именно это — наша надежда на то, чтобы остановить Путина не локально, а стратегически. (Источник: ZN.UA)
Первая активная фаза этих изменений, начавшаяся в 2013–2014 годах, с избранием нового президента США выходит на вторую фазу — фазу осмысления и переоценки. Фазу поиска новых модальностей действий на внешне- и внутриполитических аренах. Этот год, год выборов в ключевых европейских странах, начинается официальным приходом к власти нового президента США, победа которого до сих пор оказывает стрессовый эффект на политическую систему Америки. И похоже, что это президентство не будет простым — американский истеблишмент оказался морально не готов не только к победе «непроходного» кандидата, но и к тому, что против самого истеблишмента была применена направленная акция со стороны России. Отсутствие внутреннего единства и продолжение логики избирательной борьбы в постизбирательный период может сослужить США плохую службу. Следует признать, что и сам новый президент не облегчает задачу поиска консенсуса.
Однако, кроме внутренней политики США, есть ещё и внешняя, на глобальном уровне влияющая на позиции всех участников международных отношений — в большей или меньшей степени. И не похоже, что у Трампа есть то, что политологи называют «гранд-стратегией» — некоего общего понимания того, что, как и почему нужно сделать для достижения определённых стратегических целей. Более того, американские эксперты всерьёз сомневаются, что новая администрация вообще имеет чёткое понимание об этих самых целях, которые нужно достичь. Всё чаще речь идёт о том, что Трамп рассматривает мир не как целостность, а как множество двусторонних отношений. И именно этот подход будет диктовать новый импровизационный стиль внешней политики США, его высокий динамизм, хотя стратегически это представляется неразумным. Впрочем, утрата предсказуемости — это вообще примета текущего момента. Однако каковы реальные перспективы и есть ли повод для опасений, высказываемых многочисленными специалистами о новой политической линии при президенте Трампе?
Новая администрация США: всем пора уже, наконец, выдохнуть
Половина следствий хороших намерений оказывается злом. Половина следствий дурных намерений оказывается добром.
М. Твен
За прошедшие с момента победы Трампа месяцы разнообразные эксперты и политики успели обрисовать нам целый ряд совершенно апокалиптических сценариев будущего. Однако следует учесть, что эти сценарии, с одной стороны, являются порождением достаточно сильного разочарования самим фактом победы Трампа (который, несмотря на специфический имидж, саму избирательную кампанию провёл очень технологично и рационально), а с другой — непониманием того, каковы будут реальные приоритеты новой администрации. Для Украины это ещё усугубляется часто неоправданным украиноцентризмом ряда экспертов. Между тем Украина, как вопрос международной политики, имеет сегодня достаточно специфический фокус — прежде всего как фактор дестабилизации отношений между геополитическими субъектами.
И хотя на данном этапе новая администрация 45-го президента США по-прежнему остаётся «тёмной лошадкой», но определённая канва озвученных предложений обретает свою логику. Например, в части объявленных назначений: похоже, что Трамп, конструируя новую модель власти в США, собирается выполнять в ней функцию миротворца, сдерживающего «ястребов». По крайней мере, три ключевых лица в новой администрации (будущий министр обороны, руководитель Центрального разведывательного управления США и вице-президент США) весьма скептически настроены по отношению к России. Позиция нового главы Госдепартамента двояка и будет зависеть полностью от того, какие приоритеты обозначит ему сам Д. Трамп. Фактически речь идёт о выстраивании системы сдержек и противовесов, когда явные поляризованные позиции отдельных членов кабинета будут усложнять им поиск совместных решений, что будет требовать посреднической роли президента.
Я лишь отчасти разделяю те чрезмерные тревоги, которые есть сегодня у части экспертов насчёт нового состава Администрации Президента США. С этим составом мы вполне можем (и должны) работать. Другое дело — понимаем ли мы сами, чего хотим от этой администрации? А этот вопрос отнюдь не праздный. Каковы наши принципиальные позиции, которых мы хотим достичь при поддержке США? Тем более что сколь бы ни выглядел эпатажным новый президент, всё равно есть обстоятельства, которые он вряд ли сможет изменить и «дать задний ход», в том числе — по статусу Крыма.
Сегодня наши тревоги относительно политики новой администрации по большей части сосредоточены вокруг вещей, которые либо а) не имеют для нас настоящего экзистенциального значения, либо б) находятся вне досягаемости наших возможностей для изменения.
К первой категории можно отнести, например, вопросы о продолжении помощи со стороны Соединённых Штатов Америки Украине. Если мы говорим о летальных вооружениях, то США нам не поставляли их до этого момента, и мы тут рассчитывали на свои силы. Будет ли для нас принципиально, если новое руководство США скажет, что оно продолжит политику Б. Обамы в этом вопросе? Это будет неприятно, но кардинально не изменит для нас баланса ситуации (хотя следует напомнить, что именно сенаторы-республиканцы лоббировали львиную часть антироссийских законов, в том числе о предоставлении Украине летальных вооружений). Однако можно высказать сдержанную уверенность, что уже оказываемая помощь не будет существенно уменьшена, хотя её приоритеты и могут измениться. Второй вопрос в этой же категории — экономическая помощь. Критически важно для нас, но опять же: мы и раньше не столько рассчитывали на прямую помощь США (хотя за уже оказанную мы, конечно, благодарны предыдущей администрации), сколько на системную работу с МВФ. А значит, для нас основной вопрос: изменится ли позиция США к работе именно этой организации? Возможно, да. Возможно, от нас потребуют более чётких критериев выполнения. С другой стороны, это ли не повод более рационально подойти к нашему сотрудничеству с МВФ в целом? Да и экономические реформы всё равно никто не отменял — они нужны, ибо без них государство просто не выживет.
Вторая категория — это болезненный вопрос санкций. Повлиять на это прямо мы вряд ли можем. Это не означает, что наше внешнеполитическое ведомство не должно ничего делать для их поддержания, но следует понимать: сохранение санкций возможно при наличии чёткой политической воли к этому решению. Дональд Трамп же неоднократно заявлял, что считает их малоэффективными. С другой стороны: просто отменить санкции без чётких и видимых уступок со стороны России он тоже не сможет, ибо показаться «слабым» президентом ему хочется ещё меньше (особенно в условиях, когда демократы следят за каждым его шагом). Отсюда и эта расплывчатая формулировка, что в ближайшее время санкции сняты не будут, а там — «видно будет».
Ещё один важный момент: многие почему-то игнорируют личность самого Трампа. То, что он эпатажен, несдержан и не соответствует нашим представлениям (впрочем, как и представлениям значительного числа американцев) о том, как должен выглядеть американский президент, не означает, что он глуп или готов быть обманутым. Более того: последнее он вряд ли простит. Даже такому «хорошему парню», как Владимир Путин. А Путин иначе просто не умеет: логика разворачивания российской гибридной агрессии — это и логика постоянного предательства тех, кто ему доверился.
Для американо-российских отношений ситуация может оказаться даже сложнее: удачные российские кибератаки (которые с технической точки зрения не были чем-то экстраординарным и привели к серьёзным политическим последствиям совершенно по другой причине) и отсутствие на них жёсткой реакции со стороны США почти гарантированно спровоцирует Россию на новые операции по политической дестабилизации Штатов. Ибо, как учит нас уже украинский опыт, Путин останавливается лишь там, где получает резкий и жёсткий отпор.
И это как раз то, что может сорвать любое сближение между Трампом и Путиным. И Киссинджер с его «челночной дипломатией» здесь мало чем поможет. Хотелось бы напомнить, что Дж. Буш-младший тоже был настроен к В. Путину крайне конструктивно и доброжелательно. Закончилось же это тем, что Х. Клинтон, как новому главе Госдепартамента США при президенте Б. Обаме, пришлось нажимать символическую кнопку «перезагрузка», чтобы вернуть эти отношения на уровень минимального адекватного (по тем меркам и в том международному контексте) сотрудничества…
Кроме того, вероятной остаётся и другая логика развития этих отношений: не смягчение позиции США относительно России, но радикализация через предложение «открытой конкуренции». К этому располагает не только «напускной мачизм» лидеров России и США, но и простая арифметика: экономические потенциалы США и России несоизмеримы, а находящаяся под санкциями Россия дополнительно несёт стратегические потери. Можно представить вариант, о котором говорят некоторые эксперты, скажем, в сфере ядерного вооружения: после 2021 года, когда истечёт срок действия договора СНВ-3 Д. Трамп и его администрация воспользуются этим для глубинной модернизации ядерных вооружений и наращивания системы ПРО по всему миру. России же будет предложено сделать то же для обеспечения своей безопасности. Однако для изрядно обескровленной российской экономики такая новая гонка вооружений может закончиться драматическим образом. Интересно, что такой подход может активнейшим образом (хотя и не формально) поддержать ЕС, который в результате может рассчитывать на усиление военного присутствия США в регионе, а значит, уменьшить тревоги за собственную безопасность. Обама бы никогда не пошёл на такую рискованную игру, а вот Трамп вполне может. «Умиротворяющий» Киссинджер в команде Трампа — это, конечно, хорошо для России, но «не Киссинджером единым», как говорится — в команде Трампа достаточно и откровенных «ястребов».
Нам всем пора хорошенько выдохнуть, думая о новой администрации, и больше сосредоточиться на украинских вопросах. Это не означает, что мы должны полностью игнорировать возможный новый внешнеполитический курс Трампа, но относиться к нему стоит рациональнее и конструктивнее, акцентируя своё внимание лишь на том, что для нас действительно важно. США остаются крупнейшим международным субъектом, и от их решений зависит очень много. Много, но далеко не всё. Возможно, это определённый «момент истины». Не столько для нас, сколько для наших европейских коллег. Что пора больше рассчитывать на себя.
Впрочем, для нас вопрос новой политики США тесно связан с другой болезненной темой — возможной новой «Большой сделки».
Большой шум по «Большой сделке»
– Он деловой человек, — нежно и мягко произнёёс дон Корлеоне. — Я предложу ему сделку, от которой он отказаться не сможет.
«Крёстный отец», М. Пьюзо
Как правильно отметил недавно А. Сушко: «Мыслевирус "большой игры" захватил экспертов, журналистов и общественных деятелей». Действительно, за последние 2–3 месяца было немало сказано и написано о возможной перспективе «Большой сделки» (Big Deal). Все активно включились в обсуждение её возможных конфигураций, кто, что и кому «отдаст» в её рамках. Между тем эти разговоры игнорируют очевидный факт: роль американо-российских отношений хоть и вышла на ведущий план, однако не является де-факто системообразующей в геополитическом смысле. Более того, обострение этих отношений (в смысле их значимости) достаточно искусно конструируется, прежде всего, самой Россией для поддержания иллюзии своего «геополитического статуса». Страна, находящаяся под санкциями, активно проедающая свои валютные запасы, считает, что «по состоянию на начало 2017 года Российская Федерация — держава глобального уровня, которая самостоятельно обеспечивает свой суверенитет и национальную безопасность. Она не ассоциирует себя с какой-либо частью мирового сообщества — будь то Евро-Атлантический регион или страны бывшего СССР — и интегрируется непосредственно в глобальный мир». Любопытно, что эти «воздушные замки» ретранслированы не российским МИДом или одним из российских федеральных каналов, а Д. Трениным — директором Московского центра Карнеги. Центра, который, несмотря на свой статус «западного», с 2014 года активно дрейфует в общем русле российской внешнеполитической линии. Даже не столько «дрейфует», сколько активно плывёт. Причём настолько, что за этот период избавился сразу от трёх крупных аналитиков (критически настроенных к российскому руководству) по вопросам внутренней и внешней российской политики (среди этих аналитиков и Лилия Шевцова).
Показательно, что больше всего о возросшей роли России говорят либо сами россияне, либо зарубежные политики/эксперты, с ними связанные. Постоянные рассуждения Г. Киссинджера о необходимости «уважать российские интересы» и «понять дух россиян» обусловливается вовсе не неким далеко идущим предвидением, а, скорее, его личным желанием принять участие в уже привычной для себя роли посредника между США и Россией как правоприемницей СССР. Однако мир, в котором это было актуально, развалился ещё 25 лет назад, и отчаянные потуги кремлёвского руководства вернуться к этой модели через разрушение международного права хоть и являются частично успешными, однако всё же больше похожи на «пену», чем на неумолимое движение айсберга.
Единственным же реальным соперником США на международной арене остаётся Китай. И, по большому счёту, когда речь идёт о некой «Большой сделке», то её цель следует описывать вовсе не как передел «сфер влияния» между США и Россией, а как формирование некого нового статус-кво в отношениях между США и Китаем, а также Россией и Китаем. Все так увлеклись «захватывающими» рассуждениями на тему «А вот Трамп захочет Иран и Сирию…» или «Путину придётся отдать…», что совершенно забыли поинтересоваться у остальных международных субъектов (прежде всего Китая) — что они думают по этому поводу? Всё ли их устраивает и как, с их точки зрения, выглядит «новый дивный мир»? И если такая сделка будет заключена, то согласятся ли они с её результатами?
Кроме того, разговоры о том, что мы на пороге «Ялты – 2» или «Хельсинки – 2», имеют весьма косвенную связь с реальностью. Пример «Ялты» вообще некорректен, поскольку то соглашение подписывалось однозначными победителями, которые разгромили своих противников полностью и чья субъектность (и военная сила, что немаловажно) не вызывала сомнений ни у кого — все остальные потенциальные субъекты были слишком ослаблены. Кто сейчас эти «победители»? Не могущие найти новый политический баланс после выборов в США? Или Россия, которая с трудом привела (с многочисленными выходами из строя) свой единственный авианосец в Сирию и бесславно возвращает его назад?
Если говорить о действительно стратегических вопросах, то что нас должно беспокоить больше: перспектива (весьма туманная) договорённости между двумя лидерами (с непонятным механизмом реализации) или, к примеру, стремительное становление Четвёртой технологической революции? Последняя обретает вполне конкретные черты и уже влияет на экономические (а значит, и политические) перспективы государств. Яркий пример: стремительное удешевление стоимости солнечной энергии. Уже в 2015 году та же КНР вышла на первое место по количеству введённых в строй солнечных батарей суммарной мощностью 43,5 гигаватта, а в 2016 году должны были добавиться новые мощности. Для сравнения: мощности Украины по производству электроэнергии составляют 27 гигаватт, из которых половину вырабатывают АЭС, а остальные — ТЭС и ТЭЦ (зависящие от угля). В условиях постоянных дискуссий об угле из восточных областей, о шахтёрах и т.д. — что конкретно для Украины важнее? Ответ, думаю, очевиден.
Кроме того, идея «Большой сделки» явным образом отрицает всякую субъектность остальных международных игроков (о чём уже было сказано выше). Даже если предположить, что между США и Россией действительно будет заключён какой-либо договор (что представляется мало реальным), то будет ли это автоматически означать, что все будут готовы его придерживаться?
Следует понимать, что для заключения подобных «больших сделок» всегда требуется очень специфический международный контекст — либо монопольное положение подписантов на международной арене, либо тотальное согласие подавляющего большинства международных субъектов на предложенное решение. И даже тут есть немаловажный фактор — согласие страны, в отношении которой такое решение может быть принято. Можно с определёнными оговорками поверить в вероятность сделки по Сирии (Башару Асаду деваться особо некуда, и без непосредственной поддержки России его перспективы весьма призрачны, в том числе его физическая безопасность). Можно поверить в вероятность сделки по другим вопросам. Но если мы говорим о сделке по Украине, то здесь возникают сомнения в том, что она может быть реализована без желания самой Украины. Хотя Россия и поддерживаемые ею боевики, похоже, считают, что у нас тут всё зиждется на «американских ЧВК» и некоей призрачной «помощи американской военщины», однако, как мы понимаем, реальность совершенно иная.
О чём мы действительно должны помнить, так это о том, что Киссинджер, который сегодня так беспокоится о «мире в Украине», — это человек, который, по сути, уничтожил демократическое вьетнамское государство, воздвигнув на его месте коммунистическое. Нам следует почаще вспоминать, чем реально закончились те самые «Парижские договорённости», за которые г-н Киссинджер получил свою Нобелевскую премию. А закончилось это «перемирие» крайне печально и показательно: заключённый мир между демократическим Южным Вьетнамом и поддерживаемым СССР коммунистическим Северным Вьетнамом (кстати говоря, уже не раз проводилась вполне оправданная аналогия между нынешними гибридными методами войны в Украине и тем, как СССР реализовывал войну во Вьетнаме) был вероломно нарушен войсками Северного Вьетнама, и его войска (после стремительного вывода американских войск из Южного Вьетнама в 1973 году) достаточно быстро достигли Сайгона, попутно «освободив» Южный Вьетнам и от законной власти, и от значительной части населения (кого репрессировали, кого заставили выехать из страны). Если мы заменим «Южный Вьетнам» на Украину, а «Северный Вьетнам» на «ДНР/ЛНР» то будем не так уж далеки в своих аналогиях. Однако есть и важное отличие: мы последние 3 года отстаиваем свою свободу своими силами (хоть и при поддержке мирового сообщества), и какой-либо вывод призрачных «американских войск» нас не сильно беспокоит ввиду их отсутствия…
Поэтому, если мы даже задумаемся над тем, а не принять ли нам предложение «мэтра мировой политики» Киссинджера, то стоит вспомнить, что его «история успеха» весьма относительна и ничем хорошим для вьетнамцев не закончилась. Таких «данайцев», как Киссинджер, стоит действительно опасаться.
Украине нужна адекватная «сицилианская защита»
Потерпеть неудачу невозможно… до тех пор, пока ты не сдаёшься.
А. Линкольн
Говоря о «Большой сделке», сложно не задать себе вопрос: а готова ли Украина к такому развитию событий, если они вдруг станут реальностью? И если сделка вдруг обретёт реальные черты, то чем мы сможем на неё ответить? Ряд украинских экспертов и даже олигархов включились в эту дискуссию превентивно, уже начиная прикидывать, от чего мы должны отказаться, дабы наши интересы в «Большой сделке» были учтены хотя бы минимально. Однако эта логика подразумевает, что мы не можем на этот процесс повлиять, но лишь принять новую реальность, с обречённостью объекта политики, а не субъекта.
Можно даже не сомневаться, что в случае нахождения некой единой платформы интересов между США и Россией по поводу урегулирования по Украине и Сирии перспектива такого соглашения замаячит на геополитическом горизонте. И так же можно не сомневаться, что в этом случае Украине попытаются «сделать предложение, от которого мы не сможем отказаться». Скорее всего, это и будет своеобразный момент истины, точка бифуркации на пути становления нашего реального, а не формального суверенитета: будем ли мы пытаться искать пути компромисса по модели, предложенной украинскими и западными (де-факто — пророссийскими) миротворцами или, вновь апеллируя к известному роману М. Пьюзо, проявим себя «сицилийцами», готовыми пойти до конца?
Последнее не означает, что компромисс невозможен вообще, но не по принципиальным для нас вопросам. Однако точно так же нужно понимать, что установление мира на приемлемых для нас условиях будет сопряжено с титаническими усилиями. Причём во многих сферах сразу. Это ещё и тот момент, когда, возможно, придётся показать нашу готовность быть даже иррациональными, но настоять на своём.
Однако эта готовность будет мало что значить без радикальных трансформаций самой страны. Прежде всего — выбор адекватной данной ситуации адаптивной модели национальной безопасности и концепции внешнеполитической деятельности. Сегодня мы поставлены в условия, когда единственно возможной реакцией на гибридную агрессию является применение некоего аналога шахматной «сициалианской защиты», построенной на идее создания асимметричных позиций. То есть во время отыгрыша этого дебюта часто возникают особые позиции участников, которые ведут к острой тактической борьбе. И хотя чаще всего инициатива на стороне белых, однако чёрным приходится проявлять гибкость, делая противостояние ассиметричным и во многих случаях переходя в нападение. По сути, «сицилианская защита» — это именно то, что чаще всего характеризуют более простым выражением: «Лучшая защита — нападение», но в данном случае — ассиметричное.
Наши оппоненты ведут интенсивную игру, атакуя нас с разных направлений или лишая нас поддержки на важных для нас участках. Прежде всего это относится к внешнеполитическим аспектам, но местами — и к внутриукраинскому контексту.
Нет смысла закрывать глаза на то, что сегодня мы находимся в непростом положении. Вызовы, перед которыми мы оказываемся, умножаются в геометрической прогрессии. Причём эти вызовы становятся всё изощреннее и сложнее, а появление их предсказать сложнее. Некоторые даже ставят вопрос о том, целесообразно ли вообще заниматься традиционным прогнозированием и сценированием на его основе? Ведь чем дальше, тем чаще эксперты ошибаются, а многие прогнозы теряют актуальность уже в момент их публикации.
Однако, несмотря на все вышеуказанные проблемы, прогнозирование всё же нужно. Прогнозирование и сценирование даёт нам минимальное ощущение упорядоченности и возможности посмотреть на развитие ситуации в неких условных «чистых» условиях. Да, они почти никогда не бывают такими, и «чёрные лебеди» врываются в этот процесс самым драматичным образом. Кроме того, важное условие появление этих самых «неожиданных сюрпризов» — чаще всего нехватка информации. Прогнозирование позволяет частично заполнять эти бреши. Даже если прогноз составлен на основе неправильных представлений о реальности. Прогнозирование же — это путь к составлению хотя бы мало-мальски адекватного плана действий на средне- и долгосрочную перспективу. Да, планы эти будут очень несовершенны, но все прекрасно знают, что в условиях кризиса иметь плохой план лучше, чем не иметь вообще никакого.
Даже макросценирование может оказаться полезным, поскольку, несмотря ни на что, есть некие события глобального (как минимум, для нас) масштаба, к которым нужно быть готовыми и в условиях, при которых нужно иметь возможность быстро определить свою позицию. Например: какова должна быть наша линия поведения, если мы останемся без поддержки США (даже в её текущих объёмах)? Или если санкции с России будут сняты? Или если новая администрация действительно настолько обострит отношения с Китаем, что они приобретут черты военного конфликта? Или если США начнут жёсткое противостояние с Россией?
Впрочем, что совершенно точно, так это то, что нам нужно всё же стараться меньше жить чужими эмоциями и событиями и больше обращать внимание на себя.
Однако это ставит другой вопрос: что нужно сделать, чтобы минимизировать эффект «чёрного лебедя»? Особенно, если от его проявления будет зависеть безопасность всего государства. По всей видимости, речь будет идти об изменении философии построения системы национальной безопасности. Отталкиваясь не от идеи создания «непробиваемых щитов», а адаптивной системы «национальной готовности» продолжать функционировать даже в условиях коллапса. Понимание этого концепта, осуществление шагов по его реализации не будет ни простым, ни быстрым. Но сделать это нужно. Так же, как и провести, наконец, нормальные и целостные реформы в экономической сфере, в сфере образования. Более активно задействовать научный потенциал.
Сегодня мы входим в период ощутимых политических турбулентностей. И закончиться это всё может крайне плохо для мировой стабильности и спокойствия. Если мы окажемся плохо подготовлены к грядущим процессам, то сожалеть нам уже не придётся — этого просто будет некому делать. Новая Администрация Президента США — непростой и неожиданный игрок, находящийся в процессе формирования стратегии деятельности. Однако всё говорит о том, что новый президент, как и Путин, — сторонник быстрой и высокодинамичной игры в меняющемся мире, требующей гибкости ума и сноровки. Хотя часто такая игра ведётся и без понимания её стратегической цели. Вполне возможно, что США на данном этапе действительно нужен именно такой президент — Америка неожиданно столкнулась с противником, о котором давно забыла. И несколько растерялась. В соревновании «длинных стратегий» (которыми традиционно славились США) и «тактической игры» чекистов Путина именно вторые держат инициативу, нанося множество ударов по незащищённым участкам тела. В том числе по тем, по которым в «джентльменской драке» вроде бы бить запрещено. Однако «геополитическую шпану» подобные «условности» не останавливают и не остановят.
Вполне может сложиться ситуация, когда, в противовес паническим настроениям о «мире и дружбе» между Трампом и Путиным, все может начать развиваться в диаметрально противоположном направлении. И вполне может быть, что именно это — наша надежда на то, чтобы остановить Путина не локально, а стратегически. (Источник: ZN.UA)
